Элизабет Арним - Колдовской апрель

– Но…

– Я знаю. Мне нечего сказать в свое оправдание. Но я не мог удержаться.

«Вот результат того, что мама вечно приглашает на ланч писателей, а я кажусь гораздо более приветливой, чем на самом деле», – подумала Скрэп.

Она была приветливой с Фердинандом Арунделом– он ей нравился, точнее, не был неприятен. Он казался общительным, простым человеком, и у него были глаза доброй собаки. И хотя было очевидно, что он ее обожает, в Лондоне он даже и не пытался ее присвоить. Он был приятным, безобидным, с ним было интересно разговаривать, и он превращал ланчи в нечто сносное. А теперь выясняется, что и он из захватчиков. Это же надо! Выследить ее здесь. Посметь выследить. Никто другой на это не решился. Вероятно, мать дала ему ее адрес, считая, что он совершенно безобиден и что он может оказаться полезным и отвезти ее домой.

Что ж, как бы там ни было, он не сможет доставить ей таких неприятностей, какие может доставить активный молодой человек вроде мистера Бриггса. Влюбленный мистер Бриггс непременно потеряет голову на публике, будет преследовать ее и совершать всяческие безрассудства. Она так и видела, как мистер Бриггс, вооруженный веревочной лестницей, распевает у нее под окном ночные серенады – крайне неудобно и утомительно. Мистер Арундел же вряд ли пойдет на крайности. Он прожил слишком длинную и слишком хорошую жизнь. И он наверняка не умеет петь, да и не захочет. Ему, наверное, как минимум лет сорок. Сколько хороших, сытных ужинов может съесть человек к сорока годам? А если учесть, что все это время мистер Арундел предавался не физическим упражнениям, а сидя писал книги, то, совершенно естественно, он обрел ту фигуру, которую обрел – фигуру человека, склонного к разговорам, а не приключениям.

Скрэп, впавшая в меланхолию при виде Бриггса, при виде Арундела настроилась на философский лад. Итак, вот он. С этим ничего не сделаешь. Прогнать его до ужина не удастся. Следовательно, придется его терпеть.

Раз так, она извлечет из этого максимальную пользу, и сделает это с неизбежным изяществом. Он послужит временной защитой от мистера Бриггса. По крайней мере Фердинанд Арундел знал всех ее знакомых, он поведает ей все новости о матери и друзьях, и такой разговор за столом воздвигнет барьер посягательствам второго. В конце концов, все это только на один ужин, и не съест же он ее.

Поэтому она настроилась на дружелюбие. Проигнорировав его последнюю фразу, она сообщила:

– Ем я в восемь, и вы должны подняться и тоже поесть. Присядьте, отдохните, расскажите, как там у всех дела.

– Но могу ли я отужинать с вами? В этой дорожной одежде? – осведомился он, отирая платком лоб и присаживаясь подле нее.

Она слишком хороша, подумал он. Любоваться ею целый час, слышать ее голос – это награда за путешествие и вознаграждение за все его страхи.

– Вы, конечно, оставили пролетку в деревне и уедете из Медзаго ночным поездом?

– Или остановлюсь на ночь в гостинице в Медзаго и поеду завтра. Но расскажите же о себе, – сказал он, любуясь восхитительным профилем. – Лондон чудовищно скучен и пуст. Леди Дройтвич сказала, что вы здесь с людьми, которых она совершенно не знает. Надеюсь, они к вам добры? Вы выглядите – что ж, вы выглядите как человек, которому целебный отдых пошел на пользу.

– Они очень добры, – ответила Скрэп. – А нашла я их по объявлению.

– По объявлению?

– Я обнаружила, что это отличный способ заводить друзей. Мне с ними так хорошо, как будто я их годами знала.

– Правда? И кто они?

– Сами попробуете догадаться, вы их всех увидите за ужином. Но расскажите мне о маме. Когда вы с ней в последний раз виделись? Мы договорились не писать друг другу, только в случае крайней необходимости. Мне хотелось на месяц отключиться от всего.

– Ну вот, а я заявился и помешал вам. Не могу передать, как мне стыдно – и за то, что я это сделал, и за то, что не мог поступить иначе.

– О, перестаньте, – сказала Скрэп, ведь он не мог бы выбрать лучшего дня, поскольку там, наверху, ее поджидал очарованный Бриггс. – Я действительно рада вас видеть. Итак, расскажите о маме.

Скрэп жаждала подробностей о матери, и Арунделу пришлось их изобретать. Ради того, чтобы быть с нею, видеть и слышать ее, он мог рассказывать о чем угодно, но на самом деле он знал очень немного о Дройтвичах и их друзьях – он встречался с ними на каких-то светских сборищах, где была представлена и литература, развлекал их за ланчами и ужинами, но в действительности они мало что знали друг о друге. Для них он всегда был мистером Арунделом, никто не называл его Фердинандом, а что до сплетен, ему было известно только то, что печаталось в вечерних газетах да о чем говорили завсегдатаи клубов. Но он был отличным выдумщиком, и когда у него закончились истории из первых рук, он, чтобы удовлетворить ее любопытство и удержать ее внимание, начал выдумывать. Это было легко – приписывать собственные выдумки конкретным людям. Скрэп, чья привязанность к родителям в их отсутствие становилась только нежнее, истосковалась по новостям и слушала его со все возрастающим интересом.

Сначала шли новости рутинные. Он встречал ее мать там-то, видел там-то. Она выглядела очень хорошо, сказала то-то и то-то. Но постепенно то, что говорила леди Дройтвич, приобретало иное, необыкновенное качество – ее высказывания становились занимательными.

– Мама так сказала? – прерывала его пораженная Скрэп.

А затем леди Дройтвич принялась не только высказывать занимательные вещи, но и совершать аналогичные поступки.

– Мама это сделала? – переспрашивала, от удивления широко распахнув глаза, Скрэп.

А Арундел вошел во вкус. Он вложил несколько своих недавних занимательных мыслей в уста леди Дройтвич и приписал ей несколько очаровательных и забавных поступков – она вполне могла бы все это вытворить, поскольку воображение его было безгранично.

В Скрэп росло горделивое восхищение матерью. Боже, какая у нее забавная мама, представить невозможно! Молодец, старушка! Неужели она это действительно сделала? И сказала? Как только ей такое в голову пришло! Интересно, какая после этого физиономия была у Ллойд Джорджа…

Она смеялась и смеялась, чувствуя острое желание обнять маму, а время летело, уже почти стемнело, мистер Арундел продолжал ее развлекать, и только без четверти восемь она вспомнила об ужине.

– О Боже правый! – воскликнула она, вскакивая.

– Да, уже поздно, – сказал Арундел.

– Я побегу, а то не буду готова вовремя, и пришлю за вами горничную!

И она помчалась вверх по дорожке, грациозная и быстрая, как молодая лань.

Арундел последовал за ней. Он не хотел явиться запыхавшимся и разгоряченным, поэтому шел медленно. К счастью, он уже был недалеко от вершины, когда из колоннады к нему навстречу вышла Франческа и проводила его внутрь. Объяснив, где он мог бы умыться с дороги, она оставила его в пустой гостиной, передохнуть возле потрескивающего камина.