Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

— Когда началась перестрелка, я счел необходимым увеличить скорость движения, — без запинки отвечает сержант. — Был приказ: не допустить прорыва «противника» на фланге. Барлах среагировал на него недостаточно быстро, и цепь оказалась разорванной.

— Но ведь был еще приказ поддерживать связь! — возражает лейтенант.

— Так точно! Как только я заметил разрыв, я тут же принял меры… и натолкнулся на вас…

— Надеюсь, вы понимаете, что я попал в идиотское положение по вашей вине?

Майерс, раздумывая, смахивает пушинку с рукава и продолжает:

— Возможно, но я действовал по обстоятельствам, и правильность моих действий подтвердилась. Ну а издержки всегда бывают.

— Издержки? Это вы называете издержками?

— Дело не в словах. Однако совершенно очевидно, что в лесу, да еще при такой плохой видимости, подобные случаи неизбежны. К тому же я думаю, что подоспел со своим отделением вовремя.

И слова, и тон сержанта Майерса возмущают лейтенанта.

— Можете думать что угодно, — повышает он голос и встает, — но запомните, я не потерплю зазнайства и дутой славы! Вы свободны.

Лицо Майерса неподвижно. Он встает, поворачивается кругом и выходит, не сказав ни слова.

Юрген бросается на койку, закуривает. Глядя в потолок, он постепенно осознает, что допустил ошибку. Произошло то, чего ни в коем случае нельзя было допускать: не успел вступить в должность, а уже размолвка с подчиненным. На ночном столике стоит телефонный аппарат. Юрген дважды снимает трубку — ему хочется еще раз вызвать Майерса, но он сдерживает себя, подходит к окну. «Лучше завтра, завтра ведь тоже будет время», — решает он.

В субботу в городке царит необычная тишина. «Старики» разъехались по своим новым частям, новенькие еще не прибыли. Со следующей недели начинается подготовка к новому учебному циклу.

В полдень Юрген вспоминает о празднике в кооперативе, об Ингрид Фрайкамп и ее приглашении. Идти или не идти? Пожалуй, лучше немного развлечься. Да и когда еще в этой глухомани состоится хотя бы небольшой праздник?!

Площадь деревушки выглядит празднично — над ней вдоль и поперек развешаны гирлянды. Народ толпится у ресторанчика, у тира, возле палаток, где продаются аппетитные сосиски с горчицей. Детвора осаждает карусель и качели, сооруженные по случаю праздника.

Играет духовой оркестр, на открытой площадке за ресторанчиком «У липы» танцует молодежь. За одним из столиков в компании седовласого человека сидит Рошаль. Седовласый замечает Юргена и окликает:

— Пристраивайся к нам!

— Юпп Холлер, — представляет его Рошаль, — секретарь партийной организации кооператива. Я как раз говорил о вас.

— Присаживайся, — снова приглашает старик. На его лице необычный для этого времени года загар, глубокие морщины, избороздившие кожу, прячутся под расстегнутым воротником. — Побудь немного с нами. — Старик явно желает поговорить. — Твой возраст не очень-то соответствует лейтенантскому званию.

— Мне скоро стукнет двадцать пять, — возражает улыбаясь Юрген.

— Двадцать пять — и уже лейтенант… Бог ты мой! В свои двадцать пять я был учеником у тележника, и безработица прогнала меня почти по всей Европе. В моем кошельке не бывало больше трех грошей, а в рюкзаке торчал один топор, зато девочек хоть пруд пруди… Такие вот были времена.

«Знакомые песни, — думает Юрген. — Эти старики никак не могут расстаться с представлениями юности, все меряют своей меркой». Но он ошибается: Юпп Холлер не из таких. Его рассказ захватывает лейтенанта…

В семье было десять детей, из них Юпп — старший. Они жили в городишке, который был наполовину чешским и наполовину немецким. Когда Юппу исполнилось семнадцать, умер отец, а еще через два года — мать.

Нужда быстро разбросала семью: младших пришлось отдать в детдом, старшая сестра поступила в услужение к торговцу-чеху, а сам Юпп, завершив обучение в качестве подмастерья, пустился в странствия. Пешком он обошел леса Чехии, измерил дороги Австрии и Италии, побывал в таких известных местах, как Тироль и Рейнская область, трижды попадал в каталажку за мелкое хищение съестного и дважды за оскорбление чиновников. Наконец на него напялили форму. Это было в 1938 году, весной, а поздней осенью он промаршировал в качестве победителя по своему родному городку и торговец-чех, узнав его, низко поклонился. Однако объяснить, когда и как затерялась его старшая сестра, он не смог.

Куда только не забрасывала Юппа судьба: в Польшу и во Францию, в Норвегию и Финляндию. Война закончилась для него на Курской дуге. К счастью, он попал в плен. Условия их содержания были довольно приличные, оставалось время и для того, чтобы подумать. Юпп производил впечатление человека мыслящего, и его зачислили в антифашистскую школу. К занятиям он относился ответственно и жадно впитывал все услышанное на лекциях.

После окончания войны Юпп одним из первых вернулся на родину. Некоторое время он переезжал из одной зоны в другую, на которые теперь была поделена Германия, надеясь разыскать братьев и сестер. Ему удалось напасть на след некоторых: имя одного брата он нашел в списке погибших, другой пропал без вести в Африке. Старшая сестра вышла замуж за словака — горнорабочего и приняла чехословацкое подданство. Остальных Юпп так и не отыскал.

Земельная реформа застала Юппа Холлера, измотавшегося до предела, изголодавшегося, в Борнхютте. И когда ему предложили земельный участок и кредит для постройки дома, он не задумываясь согласился. Днем он возился с тощей коровенкой — пас ее на своем невозделанном участке, а по вечерам копал яму под фундамент. Ему пришлось выучиться и кладке, и плотницкому делу, прежде чем он повесил над крышей венок в знак того, что дом построен. В тот же день он свалился замертво и лежал на какой-то балке, пока на него не наткнулась Анна Машек и не перетащила его в свою комнату.

Анна была на десять лет моложе Юппа. Часами сидела она у его постели и буквально угадывала по глазам все его желания. Но у нее хватало времени и на то, чтобы не дать растащить стройматериалы, заколотить пока еще безрамные окна, накормить корову и нескольких кур, вскопать огород.

Силы возвращались к Юппу, в нем снова пробуждался интерес к окружающему, и он стал присматриваться к Анне. У нее были крепкие округлые бедра, непослушные каштановые волосы, а кофта прямо-таки трещала на мощной груди.

Однажды Юпп побрился, постригся и причесался. Покрутился возле зеркала: да, красавцем его уже нельзя было назвать, но и стариком он еще не был.

На следующий день он вновь принялся за работу в хлеву и на стройке, а вечером заметил перемену в поведении Анны: сразу после ужина она ушла в каморку, где спала с тех пор, как уступила ему свою постель, и уже не выходила. Юпп долго ждал, но когда совсем стемнело, открыл дверь каморки. Анна сидела у окна. Стоило Юппу сделать шаг, как она сорвалась ему навстречу, обвила его шею руками и, вся трепеща, прильнула к нему. Назавтра они работали вместе, а еще через несколько дней Юпп перетащил к себе ее скромный скарб и они тихо сыграли свадьбу.