Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

— Что значит «требования — одно, а жизнь — совсем другое»?

— Откровенно? Без прикрас? — с вызовом спрашивает Майерс.

— Для того мы и собрались, — отвечает Юрген.

— Хорошо… Представляете ли вы, как построен наш распорядок дня? Командир отделения должен присутствовать на зарядке, учебных занятиях в течение всего дня, при приеме пищи, чистке оружия и уборке помещения, а когда у солдат свободное время, нам надо готовиться к завтрашним занятиям. Прибавьте к этому дежурство по роте и занятия для младших командиров. И это еще не все. Бывают моменты, когда хочется послать все к чертям… И вы вряд ли что сумеете изменить.

— Это правда, — подает голос Барлах. — Порой не остается времени, чтобы спокойно поесть.

— Чепуха! Все это не соответствует действительности! — взрывается Юрген. — Командир отделения Майерс сам создал себе такую обстановку. Или примерно такую…

Барлах пожимает плечами, и этот жест беспомощности еще больше раздражает Юргена. Ему хочется возразить, но тут опять вступает Майерс:

— Во время нашего последнего разговора у меня сложилось впечатление, что вы думаете по-другому.

Юрген откидывается на спинку стула, скрестив на груди руки:

— Это разные вещи. Давайте твердо определим тему сегодняшней беседы.

— А я вижу в этом прямую связь, — упорствует Майерс. — И если вы ее не признаете, то нам остается только слепо повиноваться.

Юрген настораживается: наконец-то Майерс высказался откровенно. Лейтенант пытается укрепить наметившийся контакт:

— Что же, давайте поспорим о принципах… Во-первых, условимся говорить конкретно, по существу. Во-вторых, интересы нашего общего дела превыше всего и их должен защищать каждый. Согласны?

В глазах у Майерса удивление, а Барлах беззвучно смеется:

— Согласны.

— И еще, — продолжает лейтенант, — будем стараться все вопросы решать в рабочее время. Можно считать, что мы договорились по этому пункту?

— Так точно! — реагирует первым Барлах и тут же смущенно смотрит на других командиров отделений, но видит, что согласны все.

— Желаю вам приятно провести воскресенье, — заканчивает лейтенант. — Барлах, задержитесь на минутку.

— Ну, рассказывайте, — говорит Юрген после того, как Майерс и Рошаль выходят.

Барлах явно не в своей тарелке. Он присаживается на краешек стула и машинально перебирает пуговицы кителя:

— А что, собственно, рассказывать? Лучше спрашивайте.

— Спрошу, когда будет нужно. А теперь рассказывайте.

Петеру Барлаху двадцать лет. В двенадцать он смастерил радиоприемник. Когда его сверстники гоняли футбол или пили с девчонками колу, он увлеченно засиживался над техническими задачами, чертил, разбирал головоломки. Закапчивая десятый класс, он не задумывался над выбором профессии — для него не существовало ничего, кроме электротехники.

Барлах был лучшим среди учеников, потом получил грамоту лучшего рабочего. Когда пришло время призываться в армию, на призывной пункт поступила весьма лестная характеристика, которая отражала жизненное кредо Барлаха. Коллеги писали, что он откровенен, честен, скромен, общителен, предан социалистическому государству. Правда, кто-то отметил, что иногда Петер Барлах предпочитает одиночество.

Решили, что со временем из него получится отличный командир отделения. «У вас есть какие-либо сомнения?» — спросили Барлаха на призывном пункте. Сомнений у него не было. Он выслушал аргументы и согласился с ними.

Служба проходила без особых происшествий. Барлах оказался толковым солдатом в соответствии с той характеристикой, какую ему дали. Трудности начались, когда ему пришлось выступить в роли командира. Здесь у него совсем не заладилось — командовать, отдавать приказы он явно не умел, и подчиненные это сразу заметили.

Реакция была двоякая: одни самостоятельно выполняли то, что должен был бы приказать он; другие старались воспользоваться его слабостью. Прием всегда применялся один и тот же: «Товарищ командир отделения, у меня не получается. Честное слово! Стараюсь изо всех сил, но не получается…» Барлах верил подобным хитростям, и у него возникали все новые трудности. То, что Глезер делал играючи, чуть ли не одним пальцем, ему давалось с трудом. Но, как говорится, не боги горшки обжигают. И Барлах со временем нашел выход из положения: он перестал приказывать от своего имени. «Командир взвода приказал» — так отныне звучали его распоряжения.

Это подействовало, солдаты начали проявлять послушание, правда некоторые не без комментариев, типа: «Вам легко говорить», «Опять мне отдуваться», «Опять двадцать пять».

Воинская служба превратилась для Петера Барлаха в сплошное противоречие. Он перестал быть командиром — он лишь передавал приказания и пытался устранять недоразумения, которые, собственно, сам и создавал. Он превратился в козла отпущения как в глазах солдат, так и в глазах начальников. Свои просчеты он замечал, когда было уже поздно. Барлах утешал себя: разъедется этот набор, а с новым все будет по-другому, старое больше не повторится… Но пожелания оставались только пожеланиями…

— Я, видимо, совершил ошибку, согласившись стать младшим командиром. Я родился не для того, чтобы приказывать, — откровенно сознается Барлах.

— Вы думаете, командирами рождаются? — спрашивает Юрген.

Барлах пожимает плечами, а потом говорит:

— Такими, как Майерс и Рошаль, наверняка.

Юрген откровенно возмущен:

— Послушайте, товарищ Барлах, как бы там ни было, вы командир, и я ожидаю от вас безупречной службы. Умение правильно настроить себя составляет половину успеха. То, что вы хотите привить другим, должно стать вначале вашим неотъемлемым качеством. И именно этого я требую от вас!

Он испытывает непреодолимое желание схватить парня за плечи, встряхнуть как следует и сказать: «Черт возьми, старина, да соберись же ты с силами, прояви характер! Иначе как же я буду работать со взводом, если у меня такие командиры отделений?»

Новички прибывают в первой половине дня. К четырнадцати часам капитан Ригер собирает командиров взводов. В конце совещания звонит телефон. Ригер снимает трубку, а затем обращается ко всем присутствующим:

— В каком взводе Зигфрид Цвайкант?

— В третьем, — отвечает Юрген.

— Хорошо. Наведите порядок: новобранец Цвайкант прибыл к месту службы, не сбрив бороду.

Зигфрид Цвайкант — студент философского факультета, он зачислен в отделение Рошаля.

В расположении взвода Юрген тщательно расправляет складки на кителе и входит в комнату. Цвайкант стоит у стола и распаковывает свой чемодан. Роскошная борода скрывает сухощавое лицо — глубоко посаженные лукавые глаза, нос с легкой горбинкой, тонкие губы. Новобранцы вскакивают со своих мест, смущенно и неуверенно смотрят друг на друга, не зная, что делать дальше.