Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

Командира отделения в комнате нет, но Юрген не хочет, чтобы новички заметили его удивление в связи с этим неожиданным обстоятельством. Он представляется, подает каждому руку и, остановившись перед философом, обращается к нему с приказной ноткой в голосе:

— Рядовой Цвайкант, отправляйтесь в парикмахерскую и сбрейте бороду. Кстати, разве вам не объяснили на призывном пункте, что в армии ношение бороды запрещено?

— Видите ли… Не знаю, как вам это объяснить, ведь я говорю с человеком, который в силу своей профессии ненавидит бороды… Борода составляет часть моего существа, как сорочка или пиджак. Если ее снять, я буду чувствовать себя голым.

— У вас будет возможность отрастить ее позже, когда закончится служба, — добродушно заключает Юрген. — Вы же снимаете сорочку и пиджак, прежде чем прыгнуть в воду в бассейне? Вам все ясно?

— Да, пожалуй, этого не избежать, — признает Цвайкант. — Но мне все-таки хотелось бы осветить этот вопрос.

У всех невольно вырывается смешок, у всех, кроме Юргена, который несколько смущен подобным ответом.

— Что бы вы хотели?

— Осветить вопрос… доказать несостоятельность вашего сравнения, вскрыть его истинный смысл, ибо, как мне кажется, ваше сравнение не выдержит научной проверки…

Теперь уже и Юрген смеется вместе со всеми:

— Готов в любой момент, а теперь — марш бриться!

Цвайкант мнется:

— Сейчас иду… Если это неизбежно, то, с вашего разрешения, я сбрею бороду сам.

Новобранец уходит, а Юрген, покачивая головой, интересуется, что думают о происшедшем остальные.

— Ну и тип! — бросает Уве Мосс, приземистый, мускулистый парень. — Видно, из тех, для кого существует проблема, с какого конца разбивать яйцо. Посидел бы на тракторе во время сева, а потом во время уборки и — спорю на что угодно! — заговорил бы как нормальный человек.

— С ним, вероятно, придется выяснять не один вопрос… — говорит Бернд Вагнер, машиностроитель из Магдебурга. — Одно из двух — или остряк, или законченный кретин.

На лацкане пиджака Вагнера Юрген замечает значок СЕПГ и серьезно говорит:

— Не исключено. Но хотелось бы надеяться, что не только мне и командиру отделения придется решать эту проблему.

— Предоставьте это мне! — вызывается Мосс. — Я сразу его прижму, причем с большим удовольствием. Отныне предлагаю называть его Светильником.

Вперед выступает стройный темноволосый юноша в безукоризненно сидящем модном костюме. Он протягивает Юргену руку и представляется:

— Ханнес Райф. Разрешите сказать пару слов.

— Естественно.

— Я немного знаю Цвайканта. Рядом с университетом находится студенческая пивная, в которой я работал официантом… Смотрите не ошибитесь в парне. Мне как-то довелось слышать его разговор с профессором. Так знаете, он положил профессора на лопатки…

— Ничего, я все равно сделаю из него Светильник, — упорствует Мосс. — У меня с такими разговор короткий.

— Тогда поберегись, парень, — предостерегает Райф. — Не пришлось бы потом кусать локти.

Юрген внимательно рассматривает стоящих перед ним новобранцев и спокойно говорит:

— Для начала давайте внесем ясность. Здесь, в армии, никто никого не прижимает, не делает зла товарищу. Здесь каждый — член армейской семьи. Все понятно?

Одни говорят «да», другие кивают. Кивает и Мосс, но в глазах у него явное несогласие. Юрген выдерживает его взгляд, пока Мосс не отводит глаза, и, улыбнувшись, завершает беседу:

— Итак, будем считать, что вы прослушали предельно короткую вступительную лекцию о воинской службе. В армии отвечают: «Есть», а если что непонятно, то спрашивают об этом. Продолжайте устраиваться!

Командиров отделений лейтенант застает в комнате Глевера — они совещаются. Свое неудовольствие он старается скрыть.

— Мне кажется, что первой задачей сейчас является забота о новобранцах, — подчеркнуто строго говорит Юрген. — Займитесь этим!

— Товарищ лейтенант, мне хотелось дать последние наставления, — докладывает Глезер, когда сержанты выходят из комнаты. — Семь раз отмерь, один…

— Не имею ничего против личной инициативы, но на будущее прошу мне обо всем докладывать.

Глезер отдает честь:

— Так точно!

После провала на празднике весны в кооперативе ученики приходят на репетицию подавленные и обескураженные. Как ни старается Ингрид поднять их настроение, все впустую, словно она толчет воду в ступе. Наконец одна из девушек робко бросает:

— Вот лейтенант бы нам помог.

И все сразу начинают волноваться, будто растревоженный пчелиный рой. Все согласны, все рвутся высказаться, перебивая друг друга, пока Ингрид не требует абсолютной тишины.

— Перестаньте ныть! Я просила лейтенанта о помощи, но он отказал, сославшись на чрезмерную занятость. Не тащить же мне его к вам за рукав. И потом, дорогие мои, почему вы ведете себя так, будто окончательно убедились, что собственными силами нам не справиться? Давайте сообща разберемся в причинах провала, как вы называете нашу неудачу. Прошу высказываться!

Смущенное молчание. За ним следуют робкие объяснения. Одни извиняются, другие отделываются отговорками.

— Мы, видимо, сразу на многое замахнулись, не имея для этого достаточных оснований. Я думаю, что без лейтенанта нам не обойтись. Пригласите его еще раз, ну хотя бы на следующую репетицию. Передайте ему, что мы хотим поблагодарить его за то, что он нас выручил на празднике. Если и это не подействует, тогда мы отправим к нему наших делегатов, — говорит один из парней.

Ингрид со вздохом соглашается.

Здание школы несколько в стороне от деревни, на опушке леса. Под соснами и березами заросли голубики, которая уже начала цвести. Еще дальше — оставшиеся от строительства холмики мусора, уже поросшие травой и мелким кустарником.

Ингрид нравятся сумерки. Нравится протоптанной тропинкой возвращаться в деревню. Что же предпринять? Позвонить? Или пойти без звонка, наудачу? Впервые Ингрид понимает, что зарвалась, переоценила свои силы, когда решилась на создание такой большой группы.

В тот день она здорово рассердилась на лейтенанта и до сих пор сердится. Эти шуточки при первой встрече на берегу реки, затем бесцеремонность, с какой он влез в их программу, и, наконец, то, что ушел с праздника, даже не попрощавшись… Все воскресенье было испорчено. А ведь она хотела превратить его в маленький праздник. Не получилось. Да и как могло получиться, если день начался с дождя и печальных мыслей?

…Остаток вечера она танцевала с Майерсом. Только раз сержанта опередил Корбшмидт, а еще раз — Шперлинг, ее директор.

— Кто этот певец? — спросил Шперлинг о лейтенанте. — Ты с ним знакома?

— Немного. А почему вы спрашиваете?