Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

— Каждый строит крышу по-своему, — говорит она. — Без крыши нет дома, ну а если она уже есть, то человек должен чувствовать себя под ней хозяином.

— Но если под ней живут двое, то она должна устраивать их обоих, — убежденно возражает Юрген.

Лило не отвечает, долго молчит, а потом снова взрывается:

— О совести говорят! А у других ее много? К слову сказать, мне тут все косточки перемыли. Но я же не развалина и долго еще не буду старухой. Ты думаешь, я прячусь только потому, что некоторым не нравится мое стремление чувствовать себя женщиной, а не только коллегой и секретаршей?

— Выходи замуж.

— Замуж? Здесь? — Лило громко смеется.

— А что тебя здесь удерживает?

— Многое, — отвечает она. — И потом, если хочешь выпить стакан молока, вовсе не обязательно покупать корову.

Юрген не знает, смеяться ему или обидеться. Наконец он кисло улыбается:

— Так я для тебя стакан молока…

— А я для тебя что-то вроде миндальных орешков.

— Нет, конечно же нет.

— Раз так, давай договоримся, — становится сразу серьезной Лило, — ты не мучаешь себя угрызениями совести. Будем встречаться, будем улыбаться друг другу, интересоваться, как идут дела. А я буду жить надеждой, что когда-нибудь ты снова споешь для меня, только для меня…

Юрген всматривается в нее:

— Что ты за человек? Только что сравнивала меня со стаканом молока, а теперь эти речи… Хотел бы я знать, о чем ты сейчас думаешь?

— Хорошо, что ты об этом не догадываешься, все равно бы не понял. А сейчас — иди!

Юрген чувствует облегчение, хотя ее «иди» больно ранит. На пороге он прощается с Лило и украдкой осматривается: кажется, никто не подглядывает в окна. Улица пустынна — значит, некому пошушукаться, обернуться в его сторону и ехидно ухмыльнуться.

Юрген минует проходную и спешит в свою комнату.

Судя по всему, командиры отделений толково подготовились к тесту, даже Барлах. Юрген делает этот вывод уже на основании того, как они отдают команды, формулируют замечания. Поначалу командование взводом поручают Глезеру, поэтому у лейтенанта появляется возможность наблюдать, сравнивать.

Оценки отделений по тесту практически одинаковые. Хотя Майерс вырывается со своим отделением на десяток пунктов вперед, этого недостаточно для того, чтобы получить более высокий балл. В целом по взводу выходит «удовлетворительно».

Оценки отдельных солдат ниже общего итога. Пожалуй, больше всех отстал Зигфрид Цвайкант. Он сумел отжаться всего пять раз, а после этого был уже не в состоянии подняться на ноги. При тройном прыжке он оттолкнулся одновременно обеими ногами, а в кроссе на длинную дистанцию сошел с нее после первого километра. Не помогли никакие советы и подбадривания. Не лучше выглядел он при переползании и преодолении штурмовой полосы.

Отделение Рошаля не спасло даже то, что Уве Мосс, приложив все свои усилия, стал лучшим во взводе, а Вагнер получил очень высокие оценки. Оценка Цвайканта — «неуд», а при «неуде» отделению уже ничто не поможет.

Мосс крайне возбужден. Когда отделение возвращается в казарму, он громко и презрительно восклицает:

— «В здоровом теле — здоровый дух!» — сказал когда-то кто-то. Тебе это известно, Светильник?

— Разумеется. С одним только уточнением: тот, кто это сказал, ни во что не ставил здоровое тело, если оно не направлялось ясным сознанием. Думаю, я осветил этот пункт, если, конечно, ты схватываешь ход моей мысли…

Окружающие их солдаты хихикают. А вот и Рошаль подает голос:

— Прекратите, сейчас все будет ясно. Наше отделение могло бы занять первое место, если бы вы, рядовой Цвайкант, проявили больше старания.

Юрген решает, что пора подключиться и ему:

— Усвойте, рядовой Цвайкант, что армия не то место, где набивают руку в парламентских дискуссиях. Армии нужны солдаты, способные в совершенстве овладеть военной выучкой. Надеюсь, в скором времени вы будете более успешно выполнять свои обязанности.

По всему видно, что Цвайканту очень хочется возразить, но он вытягивается по стойке «смирно»:

— Есть! Разрешите быть свободным?

Подведение предварительных итогов по тесту не радует. Юрген ограничивается сдержанной похвалой в адрес Майерса, дает указания по совершенствованию боевой подготовки на будущее. У командиров отделений вопросов нет, и лейтенант отпускает их. Глезера же он просит остаться.

Старшина бросает взгляд на часы и морщится.

— В чем дело? — спрашивает лейтенант.

— Ничего особенного. Просто у меня кое-какие дела.

Лейтенант меряет старшину взглядом, но сдерживается и спокойно говорит:

— Если ничего особенного… тогда давайте договоримся: в любое время суток я к вашим услугам. Надеюсь, что могу рассчитывать на такое же отношение к себе… Естественно, если не произойдет ничего особенного. — Последнюю реплику лейтенант сопровождает улыбкой в надежде, что старшина не обидится, но не таков Глезер.

— В любой момент к вашим услугам. Не припоминаю случая, когда бы это было не так.

— Тогда мы поняли друг друга… А теперь о том, что мне не нравится…

Старшина сразу становится предельно внимательным:

— О чем это вы?

— Последние дни, Глезер, я наблюдал за вами. В обращении с солдатами вы нередко используете выражения, которые у нас не приняты.

Старшина искренне удивлен:

— Например?

— Пожалуйста. При отработке тройного прыжка вы назвали рядового Цвайканта австралийским кенгуру. Кстати, других кенгуру на нашей планете нет. Когда Мосс преодолевал штурмовую полосу, вы назвали его питекантропом. Кто-то у вас «попрыгунчик», кто-то «подстилка». Да и прилагательные вы выбираете не самые благозвучные: «хромой», «желторотый». Кажется, достаточно?

На лице Глезера замешательство и сомнение, но он убежденно возражает:

— Товарищ лейтенант, вы, наверное, шутите? Эти слова никто не воспринимает как оскорбление, поверьте мне… Когда солдаты собираются за кружкой пива…

— Я имею в виду не отношения за кружкой пива, — спокойно замечает лейтенант, — а отношения между начальником и подчиненными.

Улыбка на лице старшины словно застывает. Он вскакивает со стула, и голос у него срывается:

— Не хотите ли вы сказать, что я не знаю, что такое армейская служба? Подобных упреков, товарищ лейтенант, мне слышать не приходилось, а я ношу форму гораздо дольше, чем вы. Извините…

Юрген с трудом сдерживает гнев. Он тоже встает и вплотную подходит к Глезеру — они почти одинакового роста, правда, старшина пошире в плечах и более мускулист. Они пристально смотрят друг другу в глаза, и после некоторой паузы лейтенант подчеркнуто спокойно говорит:

— Дело не в том, кто сколько служит, а в отношении к солдатам, которые должны научиться всему тому, что за долгие годы приобрели вы, старшина. Вы согласны?