Константин Курбатов - Еретик Жоффруа Валле

— Да?! — загрохотал капитан. — Я готов всю жизнь носить вас на руках!

— Зачем всю жизнь? — одарила его божественной улыбкой Сандреза. — Я бы удовольствовалась и минутой. Меня преследуют воспоминания о той милой комнатке на Пре-о-Клер. Глупая, я ничего не поняла тогда.

— Та комната ждет нас! — задохнулся от восторга капитан.

Так они встретились снова — Сандреза и ее пылкий поклонник. И снова, увы, повторилось то, что произошло в первый раз. Розовая ладошка Сандрезы сама собой вскидывалась навстречу капитану. Сандреза увертывалась от его объятий и щебетала:

— Вы слишком нетерпеливы, мой великолепный.

— У вас новый возлюбленный! Вот что! — взревел в конце концов капитан. — Я знаю! Его зовут маркиз де Бук. И он проходимец почище Флоко. Не беспокойтесь, я прикончу и его!

— Почему — и его? — спросила Сандреза. — Разве вы кого-нибудь уже убили?

— Я отправлю на тот свет любого, кто посмеет дотронуться до вас! — в ярости пообещал капитан, грохнув на прощанье дверью.

Угроза капитана встревожила Сандрезу. Она понимала: грубый солдафон не остановится ни перед чем. У Сандрезы и так, после ухода Базиля, все валилось из рук. А теперь новая беда! Что сделать, чтобы отвести от Базиля опасность?

Угнетенное состояние Сандрезы подметила Екатерина Медичи.

— Что с вами, милочка? — ворчала старая королева. — Я не узнаю вас. Зачем мне фрейлина, которая бродит словно сонная муха? В Лувре сегодня любая графиня располагает в сто раз более свежими новостями, чем я. Спасибо, меня выручает Нинон.

— Последнее время я дурно себя чувствую, ваше величество, — каялась Сандреза.

— Вы лжете, дорогая, — настаивала королева. — Вы что-то знаете и скрываете от меня. Или вы будете со мной до конца откровенны, или мы расстанемся.

— Я, как всегда, рассказываю вам обо всем, что знаю, — клялась Сандреза.

— Подумайте, — дала ей последнюю возможность королева. — Я жду три дня.

Что изменится за три дня! Разве могла Сандреза рассказать о Базиле Пьере Ксавье Флоко, о том, что он ушел, предпочтя Сандрезе мнимо сожженную простушку? Никогда! Сандреза любила сегодня Базиля еще сильнее, чем вчера. И она выдержала бы любую пытку, но не предала любимого.

Он, ее Базиль, по-прежнему жил в лавке на Мосту Менял. Сандреза не ходила в лавку. Но она знала, что простушка по имени Анжелика не ответила Базилю взаимностью. Потому что любила другого. И он, тот другой, тоже любил ее.

А Базиль с восторгом отзывался о человеке, который любил Анжелику. Чудак, он преклонялся перед тем, кто встал на пути его любви! Сандреза не понимала подобного. Женщину, которую спас Базиль и в которую он неожиданно влюбился, Сандреза ненавидела всей душой.

Она и раньше во многом не понимала Базиля. И в то же время боготворила его за то, что он не такой как все. С какой, например, легкостью Базиль отказался от бесценного бриллианта!

— Забери, — убеждал его Раймон. — А то, смотри, камешек привыкнет ко мне.

— Да не нужен он мне сейчас, — отмахивался Базиль. — Пусть до времени полежит у тебя.

Какие высшие ценности прельстили Базиля, если он легко смирился с потерей и бриллианта, и любимой?

Что вообще есть высший смысл жизни? Для чего мы живем?

Говорят, тот человек, соперник Базиля и его нынешний идеал, хоть и с завихрениями, но не без оригинальности в суждениях. Говорят, он сумел разглядеть нечто такое, что выше и любви, и золота.

Однако Сандреза не знала, что с того момента, когда Жоффруа Валле вновь обрел свою утерянную любовь, что-то словно перевернулось в нем.

— Я люблю тебя, Анжелика, — не переставая, твердил он. — Отныне я стану жить только для тебя. Долой мечты о какой-то книге, которая якобы может исправить человечество! Зачем мне человечество, когда есть ты? Ты низвергла меня с заоблачных высей, на которые я забрался с мечтой о вселенском подвиге. Ты смирила мою гордыню. Ты дала возможность ощутить прелесть земного существования.

— А ты избавил меня от ужаса одиночества, — вторила ему Анжелика, — и спас от костра.

— Положим, от костра тебя спас не я, — уточнил он. — Тебя хотели сжечь. Но я лучше сожгу свою книгу, чтобы она не мешала мне.

— Спасибо, что меня хотели сжечь, — сияла восторженными глазами Анжелика. — Иначе бы ты все время убегал и никогда не пришел ко мне.

За окнами дома свирепствовала стужа, а в уютной комнате у горящего очага возлюбленных убаюкивали волны живого тепла и волшебных слов.

— Я люблю тебя, Анжелика!

— Я люблю тебя, Жоффруа!

У них, о чем бы они ни говорили, круг неизменно замыкался на любви. Любовь оказывалась началом всего и одновременно концом. Любовь являлась и причиной и следствием. Любовь открывала все двери и в нужную минуту закрывала их. Не существовало на свете эталона вернее и точнее чем любовь.

— Это — в огонь, — говорил Жоффруа, просматривая листки задуманной им книги. — Господи, какую глупость я писал! Ты только послушай. Мне даже стыдно читать. «Нет у человека иной радости, покоя, блаженства, благополучия, кроме как в знании, порожденном разумом и сознанием…» Неужели я совсем недавно так думал? И самое удивительное, что именно ты навела меня на мысль, что я должен написать книгу. Мне казалось, что, написав ее, я вырасту в собственных глазах и совершу подвиг, достойный тебя.

— Разве любят за подвиги и красоту? — удивилась Анжелика.

— В огонь, в огонь, — приговаривал Жоффруа, кидая в очаг листки, исписанные тетеревиным пером.

Оставалось чужое, свое летело в огонь. Чужие мысли казались Жоффруа куда более возвышенными и точными, чем свои.

— Я не создан для того, чтобы учить других и искоренять пороки, — убеждал себя Жоффруа. — Я создан, чтобы любить. Только в любви к тебе я ощутил истинную полноту жизни. Я люблю тебя, Анжелика.

— Женщину, которой нет? — грустно улыбалась она.

— Ты была, есть и будешь всегда.

— Увы, меня сожгли. Я теперь даже не знаю, как меня зовут. А ты связан узами церковного брака с другой. Нам не суждено быть вместе, чужому мужу и сгоревшей ведьме.

— Мы обманули судьбу, — целовал он ее пальцы. — Мы вместе назло всем.

— Почему мир устроен так несправедливо, Жоффруа? Мы вместе и не можем быть вместе. Сандреза любит Базиля, а он бежит от нее.

— Я думаю, Анжелика, что любовь — это отсутствие пресыщения, — вслух размышлял Жоффруа. — Мы дышим воздухом и никогда не пресыщаемся им. Но если что-то начинает пресыщать нас, значит, мы перестаем любить. Любовь — вечная жажда. Нынешний Папа Римский не видит в любви ничего, кроме греха. Говорят, однажды он приказал заковать вплотную друг к другу двух влюбленных и бросить их в камеру. Через некоторое время юноша и девушка прониклись взаимной ненавистью. Они более чем пресытились своей близостью, они не могли двинуться, чтобы не причинить друг другу боль.