Константин Курбатов - Еретик Жоффруа Валле

— Генрих Наваррский бежал, ваше величество.

Отборная ругань была ответом Карла IX на страшное сообщение.

— Упустили! Повешу всех до единого! Сгною в Бастилии! Он не мог никуда деться! Опросить охрану на всех выходах из дворца! Найти! Я знаю, чего он хочет! Он хочет убить меня! Но у него не выйдет! Я Карл Девятый! Я всех… За мной!

Выбросив вперед шпагу, король помчался в неизвестность. Его выпученные глаза горели. Руки тряслись.

— Догнать, — безумно бормотал Карл. — Найти. Доложить.

За окнами начинало светать. Неожиданное исчезновение Генриха Наваррского грозило Карлу бедой. Когда вождь во вражеском стане остается живым, вокруг него поднимаются из небытия убиенные и жаждущие отмщения.

— Где он? — хрипел Карл, на губах которого стала появляться пена.

И вдруг безумный взгляд короля прояснился. Карл оттолкнул поддерживающие его руки, выпрямился и четко произнес:

— Я знаю, где он. Я сам познакомил его с ней. Скорее!

Счастливое прозрение не обмануло короля. Ворвавшаяся в покои прехорошенькой фрейлины ватага застала Генриха Наваррского на месте преступления. Среди измятых простыней уютно возлежал тот, кого столь долго искали. В кружевном нижнем белье, со всклокоченной шевелюрой. К его плечу прижималась прехорошенькая фрейлина-куколка с фарфоровым личиком.

— Ой! — произнесли кукольные губки.

— Я знал, что он здесь! — величественно ткнул пальцем в постель Карл IX. — Я никогда не ошибаюсь.

Жест вытянутого пальца походил на сигнал. Два десятка шпаг устремились к точке, в которую целил король. И наверняка та минута оказалась бы последней в жизни Генриха Наваррского. Если бы он дрогнул. Или потянулся к оружию.

Но Генрих не дрогнул.

— Простите, дорогая, — галантно произнес он, освобождая плечо от фарфорового личика. — Ко мне пришли, моя милая.

В глазах Генриха сияли благодушие и доброта. Не замечая направленных на него шпаг, он с бурной радостью бросился на шею королю Франции.

— Мой любимый брат! — восторженно крикнул Генрих Наваррский. — Как хорошо, что ты пришел ко мне. И как раз в такую минуту. Я только что сам собирался бежать к тебе. Я размышлял всю ночь. И знаешь, что надумал? Я порываю с протестантством! Отныне я — католик! Хватит разногласий. Я хочу быть во всем с тобой вместе.

— Анрио… — пролепетал потрясенный Карл, — но мы… ты понимаешь? Гугеноты затеяли против меня заговор. Я узнал. Мы должны перебить их всех до единого.

— И перебьем! — воскликнул Генрих. — В чем дело. Смерть гугенотам! Да здравствует месса!

— И ты теперь… — еле выговорил Карл.

— С тобой навсегда, — закончил за него счастливый Наварра. — Я сейчас оденусь и буду к твоим услугам. Мы вместе с тобой завершим святое дело, которое ты столь отважно начал один. Я люблю тебя с каждой минутой сильнее, мой дорогой и мужественный брат. Ты истинный властелин, и я преклоняюсь перед тобой.

Той ночью ни одному гугеноту в Лувре не удалось избежать своей судьбы. Вождь гугенотов Генрих Наваррский в счет не шел. Он своевременно открестился от протестантства и стал убежденным католиком.

Кровь с паркетов и стен дворца отмыли. Трупы из-под окон убрали. И в большой столовой накрыли в честь великой победы грандиозный стол.

— Гугеноты получили то, что они заслужили, — величественно говорил Карл, поднимая бокал. — Всякий, кто попытается плести за моей спиной паутину заговора, будет уничтожен, как они. Всякий! Это говорю я, король Франции Карл Девятый. Потомки будут считать меня величайшим из всех королей нашей непобедимой державы.

— Слава великому королю Карлу Девятому! — гремело за столом.

Карл гордо поднимал бокал в сторону матери и косил злым глазом на свою меланхоличную жену Елизавету Австрийскую. Генрих Наваррский сидел рядом со своей законной супругой Маргаритой Наваррской и отпускал ей тонкие комплименты.

— Разве так удивительно, — ворковал он ей в ухо, — что я решительно порвал с гнусным протестантством и вернулся в лоно единственно верного католического учения? Ради вас, моя изумительная Марго, я готов на все, что угодно. Прикажите, и я продам свою душу дьяволу.

— Перестаньте! Вы решили вовсе не потому.

— Только потому, моя волшебная.

— У вас нет ничего святого.

— А вы?

— Я ненавижу вас.

— Уверен, только потому, что готовитесь вскорости безумно меня полюбить.

Волшебная музыка взмахивала волшебными крылами над грандиозным пиршеством. Нежные лютни пели о беспредельном счастье. Перезвон серебра и стук фаянса сливался с мягким говором жующих уст, аромат духов и мазей соперничал с запахом жарений и солений. В распахнутые окна било косыми столбами августовское солнце. В горячих столбах солнца спускались и поднимались пронзенные светом пылинки.

— Мне только что доложили, — торжественно произнес король, — о невиданном чуде, которое является Божьим знамением, благословляющим наше правое дело. У «Гробницы невинно убиенных» вспыхнул красным цветом волшебный куст. Боярышник, который цветет только весной, сегодня вновь обильно распустил свои цветы. Мы прерываем трапезу, чтобы совершить паломничество к тому святому боярышнику.

Смолкла музыка, и задвигались кресла. Гордо вскинув голову, Карл IX прошел сквозь строй согбенных в поклоне придворных. И вскоре по доскам подъемного моста, перекинутого через защитный ров, простучали копыта многочисленных лошадей. Ров полувысох и неприятно попахивал. Из зеленой ряски выглядывали любопытные лягушки. Они провожали взглядами ярко разодетую кавалькаду, которая отправлялась в город.

— Да здравствует король! — восторженно кричали оставшиеся в живых парижане. — Да здравствует Генрих Гиз! Смерть гугенотам!

По улице Астрюс процессия выехала на улицу Сент-Оноре. Через ворота со стороны улицы Шап — к кладбищу с «Гробницей невинно убиенных». Здесь и в самом деле пылал ярким пурпуром роскошный куст боярышника.

— Чудо, — шептали уста придворных. — Великое чудо ниспослал нам Господь.

— Я хочу у себя в опочивальне положить ветку цветущего боярышника к лику Девы Марии, — капризно изогнула красивые губы Маргарита.

— Вы получите самую красивую ветвь! — соскочил с коня Генрих Наваррский. — Я сам положу ее в вашей опочивальне рядом с сосудом, в котором вы храните святую воду.

Выросший в Пиренейских горах на вольном просторе, Генрих разбирался в растениях. Но в порыве чувств он забыл, что боярышник колется. Острый шип вонзился в палец Наварры. Капля крови, набухнув, скатилась по руке, оставив красную дорожку.

— Вы поранились? — сказала Маргарита. — При виде крови мне всегда делается нехорошо.

— За вас я готов отдать всю свою кровь, — молвил Генрих, — каплю за каплей.