Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Рита, – произнес он, снова назвав ее только по имени. – Вы замечательная женщина!

– Ох! – только и вздохнула она.

С тех пор Каупервуд не встречался с миссис Сольберг больше недели, – точнее говоря, десять дней, – когда однажды днем Эйлин заехала за ним в коляске новой конструкции, сначала остановившись, чтобы взять Сольбергов. Гарольд сидел впереди рядом с ней, а позади она оставила место для Каупервуда и Риты. Она не имела ни малейшего понятия о его интересе к миссис Сольберг; он был достаточно осторожен. Эйлин воображала, что стоит намного выше этой женщины. Она лучше выглядела, лучше одевалась, а следовательно, была более привлекательной. Она не догадывалась, какой соблазн представлял для Каупервуда женский темперамент, который был таким подвижным и, на первый взгляд, совсем не романтичным. Однако за крепкой броней его характера скрывался глубоко тлеющий романтический огонек, который удавалось разжечь далеко не каждому.

– Что за прекрасный вечер! – произнес он, усаживаясь рядом с Ритой. – И эта замечательная летняя шляпка с розами и чудесное платье!

Розы были красными, а платье белое с зеленой ленточкой, продетой по краю. Она прекрасно чувствовала его приподнятое настроение. Он так сильно отличался от Гарольда, был таким сильный и жизнерадостный! Сегодня Гарольд принялся опять стенать и клясть свою судьбу, сетовать на неудачу и жизнь в целом.

– На твоем месте я не стала бы жаловаться, – с горечью сказала она. – Ты мог бы больше работать и меньше злиться.

После этих слов он закатил сцену, и она отправилась из дома в магазин. Вскоре после ее возвращения приехала Эйлин, и в ее присутствии конфликт должен быть прекратиться.

Рита приободрилась и поспешно переоделась; Сольберг сделал то же самое. Приятно улыбаясь, они отправились на прогулку в экипаже. Теперь, слушая Каупервуда, оно довольно оглядывалась по сторонам. «Я хорошо выгляжу, он влюблен меня, – думала она. – Как было бы замечательно, если бы мы решились на большее!»

Но вслух она сказала:

– Дело вовсе не во мне, просто день выдался на славу. Это простое платье, и к тому же сегодня у меня нет причин радоваться.

– В чем дело? – жизнерадостно осведомился он; шум проезжавших экипажей заглушал звуки их беседы. – Я что-то могу для вас сделать? Мы собираемся проехаться до дальней беседки в Джексон-Парке, а потом, после ужина, вернемся домой, когда уже луна светить будет. Сейчас вы должны улыбаться и нравиться себе, если нет иной причины, о которой мне не известно. Я сделаю для вас что угодно, все, что только можно сделать. Что случилось? Вы же знаете, что я думаю только о вас. Если вы расскажете мне, в чем дело, вам больше не придется ни о чем беспокоиться.

– Ах, но вы ничего не можете с этим поделать, по крайней мере сейчас. Мои дела… Пустяки! Они очень просты.

Она находилась состоянии мечтательной отрешенности, даже от самой себя. Каупервуд снова был очарован ею.

– Но вы небезразличны мне, Рита, – тихо сказал он. – И ваши дела тоже. Я уже говорил, вы важны для меня. Разве вы не видите, что это правда? Вы загадочная, удивительная женщина. Я схожу с ума по вам. После нашей последней встречи я думаю и думаю о вас. Доверьтесь мне. Моя главная проблема, как соединить наши жизни, и тогда у вас не будет никаких забот. Мы нужны друг другу.

– Да, я знаю, – ответила она и немного задумалась. – Ничего особенного, просто мы немного поссорились.

– Из-за чего?

– На самом деле, из-за меня. – Ее губы неодолимо манили его к себе. – Как вы сами сказали, я не могу все время курить фимиам. (Она осознала эту мысль спустя время.) Но теперь все в порядке. Только посмотрите, какой прекрасный день!

Каупервуд глянул на нее и покачал головой. Она была прелестна в своей женской непоследовательности. Эйлин, занятая управлением коляской и собственным разговором, не обращала на них внимания и не слышала их. Она интересовалась Сольбергом, а поток экипажей, двигавшихся на юг по Мичиган-авеню, отвлекал ее внимание. Они быстро проезжали вдоль аллеи с распускавшейся листвой, ухоженных газонов, расцветающих цветочных клумб и открытых окон, – мимо восхитительного весеннего круговорота, – и Каупервуд чувствовал себя, как его жизнь снова началась с чистого листа. Его упоение, если бы оно было заметно, окружало бы его сияющей аурой. Теперь миссис Сольберг была вполне уверена, что ей предстоит замечательный вечер.

Ужин в Джексон-парке напоминал вечеринку на свежем воздухе в мэрилендском стиле: жареные цыплята, вафли, шампанское. Эйлин, польщенная действием своих чар на Сольберга, веселилась, как могла; она шутила, смеялась, провозглашала тосты и бегала по лужайке. Сольберг домогался ее расположения глуповато и неумело, но она слегка поощряла его восклицаниями вроде «Негодный мальчишка!» или «Потише, потише!». Она была так уверена в себе, что потом со смехом рассказала об этом Каупервуду. Каупервуд, не сомневавшийся в ее верности, добродушно отнесся к этому. Сольберг весьма кстати оказался настоящим болваном.

– Он неплохой малый, – заметил Каупервуд. – Мне он даже нравится, хотя скрипач он довольно посредственный.

После ужина они прокатились по берегу озера и выехали в открытую прерию, над деревьями в ясном небе сияла луна, озарявшая поля и наполнявшая озеро серебристым мерцающим светом. Миссис Сольберг была отравлена ядом, который источал Каупервуд, и этот яд начал оказывать на нее свое смертоносное воздействие. В ее характере, несмотря на внешнюю флегматичность, имелась склонность к действию, если ее чувства были затронуты по-настоящему. По своей природе она была активной и страстной женщиной. Каупервуд начинал приобретать в ее сознании черты той движущей силы, которой он был на самом деле. Было восхитительно ощущать любовь такого человека. Их ожидала яркая, бурная жизнь. Это немного пугало ее, но и привлекало, как мотылька к огню, горящему в темноте. Чтобы совладать со своими чувствами, она завела разговор о живописи и художниках, интересовалась Парижем и Римом, и он охотно отвечал, но при этом незаметно дотрагивался до ее руки, а улучив мгновение, в тени деревьев, коснулся ее волос, повернул лицом к себе и нежно поцеловал в щеку. Она вспыхнула и задрожала, потом побледнела, охваченная ураганом чувств, но совладала с собой. Это ни с чем не сравнимое блаженство. было понятно, ее старая жизнь заканчивается.

– Послушайте, – тихо произнес он, – завтра приходите в три часа дня за мостом на Раш-стрит? Я приеду за вами. Вам не придется ждать ни минуты.

Она помедлила, словно мечтая наяву, завороженная напором его желания.

– Да, – наконец ответила она и прерывисто вздохнула. – Да, – повторила она, как будто пыталась привести свои мысли в порядок.