Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Поскольку Эйлин очень долго возилась со своим туалетом, стараясь одеться как можно изысканнее, супруги Каупервуд сошли к ужину несколько позже положенного часа. Все гости уже собрались в гостиной, чтобы оттуда проследовать в столовую, и лица многих выражали явное неудовольствие тем, что их заставляют ждать. Эттиндж уже решил про себя, что он просто не будет обращать внимание на этих Каупервудов. Но когда они вошли и Хэддонфилд встретил их радостным приветствием, все повернулись в их сторону, все заулыбались, и американские гости сразу завладели вниманием всего общества. Эттиндж, когда их знакомили, медленно поднялся со стула и чопорно поклонился, но при этом не преминул внимательно осмотреть Каупервуда. А леди Эттиндж, которая читала все заметки об американском миллионере, появлявшиеся в английских газетах, тут же решила про себя, что, за исключением ее супруга, Каупервуд, несомненно, самый выдающийся человек в этом обществе. Она даже простила ему Эйлин: наверно, он женился очень молодым и потом уж волей-неволей ему пришлось примириться с этим неудачным браком.

Что же касается Скэрра, то, будучи достаточно проницательным, он тотчас почувствовал, что перед ним – мастер своего дела.

Эйлин, после долгого вынужденного уединения в Нью-Йорке попав в такое блестящее общество, чувствовала себя несколько неловко; она изо всех сил старалась держаться естественно и улыбалась всем без разбора, отчего производила заискивающее, даже жалкое впечатление. В каждом ее слове чувствовалась неуверенность в себе. Каупервуд заметил это, но решил, что в конце концов он как-нибудь управится за двоих, и с присущей ему дипломатичностью обратился к леди Эттиндж как к самой почтенной и явно самой влиятельной из присутствующих дам.

– Я, знаете, впервые в английской усадьбе, – сказал он просто, – но, должен признаться, даже то немногое, что я успел увидеть сегодня днем, вполне оправдывает восхищение, с каким о ней отзываются.

– В самом деле? – сказала леди Эттиндж, которой было небезынтересно узнать его вкусы и склонности. – Вам правда кажется привлекательной наша сельская жизнь?

– Да, и, пожалуй, я даже могу объяснить почему. Это, так сказать, первоисточник всего, что есть лучшего в настоящее время в моей стране. – Она заметила, что он сделал ударение на словах «в настоящее время». – Ну взять, например, итальянскую культуру, – продолжал он. – Мы восторгаемся ею, как культурой нации, совершенно отличной от нас. И то же самое, я полагаю, можно сказать о культуре Франции и Германии. Но здесь мы, и даже те из нас, кто не может себя считать вполне английского происхождения, совершенно естественно, как нечто свое, узнаем источники нашей собственной культуры и развития.

– Вы что-то уж чересчур добры к Англии, – сказала леди Эттиндж. – А вы сами из англичан?

– Да, мои родители были квакеры. Меня воспитывали строго, как водится у английских квакеров.

– Боюсь, что не все американцы относятся к нам так дружелюбно.

– Мистер Каупервуд может с полной осведомленностью говорить о любой стране, – сказал, подходя к ним, лорд Хэддонфилд. – Он потратил немало лет и немалый капитал, собирая образцы искусства всех стран.

– У меня очень скромная коллекция, – улыбнулся Каупервуд. – Я считаю, что я только-только сделал почин.

– И эта замечательная коллекция находится в самом великолепном музее, какой я когда-либо видел, – продолжал лорд Хэддонфилд, обращаясь к леди Эттиндж, – в доме мистера Каупервуда в Нью-Йорке.

– Я имел удовольствие слышать разговор о вашей коллекции, когда я в последний раз был в Нью-Йорке, мистер Каупервуд, – вмешался Стонледж. – Правда ли, что вы приехали сюда, чтобы пополнить ее? Я, кажется, что-то читал недавно об этом в газетах.

– Нет, это пустые слухи, – отвечал Каупервуд. – Я сейчас не собираю ничего, кроме впечатлений. И в Англии я ведь только проездом на континент.

Эйлин, вне себя от восторга, что супруг ее пользуется таким успехом, чрезвычайно оживилась за ужином, так что Каупервуд несколько раз кидал в ее сторону недоуменный взгляд: ему очень важно было произвести благоприятное впечатление. Он, конечно, уже заранее разузнал, какого рода финансовыми операциями занимаются Хэддонфилд и Эттиндж, а теперь тут еще оказался этот Скэрр, который, как он слышал, интересуется постройкой подземной линии. Каупервуду очень хотелось выяснить поподробнее относительно связей и общественного положения лорда Эттинджа, и он весьма в этом преуспел, ибо леди Эттиндж довольно откровенно рассказала ему о политической деятельности своего супруга. Он был тори и довольно тесно связан с лидерами этой партии. В ближайшее время ему предстояло получить крупное назначение в Индию. Это зависело от некоторых перемен в политической обстановке, связанных с Бурской войной, которая в то время потрясала Англию.

– До сих пор англичане несли большие потери, – говорила леди Эттиндж, – но предпринятая сейчас кампания должна повернуть успех в нашу сторону.

Каупервуд из дипломатических соображений согласился с нею.

Непринужденно поддерживая разговор то с тем, то с другим из гостей, Каупервуд спрашивал себя, кто из них может пригодиться ему и Беренис. Леди Босвайк пригласила его к себе на охоту в Шотландию; Скэрр, после того как дамы вышли из-за стола, сам подошел к нему и спросил, долго ли он намеревается пробыть в Англии и не окажет ли он ему честь пожаловать к нему в гости, в Уэльс. Даже Эттиндж к концу ужина настолько оттаял, что завел с ним беседу об американской политике и международных делах.

За два дня эти добрые отношения укрепились, а в понедельник, когда компания отправилась на охоту, Каупервуд вдобавок ко всему показал себя недурным стрелком. Короче говоря, к тому времени, когда супруги собрались уезжать, Каупервуд успел обворожить всех гостей Хэддонфилда, чего, пожалуй, нельзя было сказать об Эйлин.

Вернувшись из Бэритон-мэнор, Каупервуд тотчас же отправился к Беренис. Он застал ее уже совсем одетой: она собиралась ехать за город смотреть коттедж, который полковник Хоксбери советовал ей снять на лето, уверяя, что это как раз то, что нужно для нее и ее матушки.

– Это на Темзе, между Мэйденхед и Марлоу… И знаешь, кто владелец? – с таинственным видом спросила она.

– Понятия не имею. Пока я еще не научился читать твои мысли.

– А ты попробуй!

– Нет, где мне! Слишком трудно! Но кто же это?

– Не кто иной, как тот английский лорд, о котором писал тебе мистер Сиппенс, если только не существует еще один с таким же именем. Лорд Стэйн.

– Нет, ты не шутишь? – удивленно спросил Каупервуд. – Ну расскажи мне все. Ты что, познакомилась с ним?