Пак Мингю - Коврижка

Так прошло лето. Окончание каникул положило конец жизни трамбовщика, я снова вернулся в училище. Начало второго семестра сопровождалось полной сумятицей. «С трудоустройством труба», — в один голос твердили старшекурсники. Даже если бы не их стенания, любой знал, что грянул мировой кризис. Кругом шептались, что аттестаты можно выкинуть на помойку, что переименование в Училище информационных технологий повысит процент трудоустройства, но все эти прогнозы были всего лишь уткой. Старшекурсники упали духом, облака плыли, у меня пересыхало горло. Жизнь — это поезд. Поезд, рассчитанный на 180 пассажиромест, но в который в действительности должны сесть четыреста человек… душный…

Длинный странный летний сезон закончился, зато началась длинная странная осень. Итак, сентябрь подходил к концу, когда заболела мама. Она очень долго работала уборщицей в торговом центре, отчего переутомление, или как его там, свалило ее с ног. К счастью, маму сразу доставили в больницу. Однако точный диагноз поставить не смогли, сказали только, что нервы, или как их там, истощились до предела. «Давайте обследоваться», — так сказал доктор. Нужны постоянные обследования, так сказал доктор…

Войдя в больничную палату, я увидел отца, держащего маму за руку. «Как мама?» Вместо ответа отец молча взглянул на меня… удрученно и мрачно… словно страус, вдруг посреди саванны оставшийся без одной ноги. Я подумал, что в действительности до сих пор наша семья хорошо шла, нет — резво бежала. Мамина зарплата, которой больше не будет, расходы на бабушкины лекарства, которые никуда не денутся, предстоящие расходы на мамино лечение… Папины глаза — только тогда я узнал, что они пепельно-серые. Как бы это сказать? Они были такого пепельно-серого цвета, как потухший дисплей калькулятора с севшими батарейками. Все… он больше не считает. И я не осмелился считать. На неосвещенной больничной пожарной лестнице я позвонил Гуру.

Мой классный руководитель оказался относительно понимающим человеком. «Крепись, я все устрою», — сказал он. Итак, мне было дозволено пропускать первую пару, благодаря чему я снова смог подрабатывать трамбовщиком. Я снова должен был отвечать за общечеловеческий поток, который частенько выносил пред мои очи отца, похожего на оборвавшийся стебель морской капусты. Точно, посуди сам. Чем отец обедал? Поди, голодал все время. Я запихивал и снова запихивал в переполненный вагон отца, который стал легче котомки с обедом. Под холодным осенним ветром и напором моих рук отец иногда съеживался, иногда обвисал, иногда трепыхался, — чувствовал я. Ой, с плачем летящий по холодному ветру, по стуженному ветру одинокий дикий гусь.

Гуру по-братски подкидывал мне всяческие подработки. «Спасибо, брат», — благодарил я Гуру твердо, как игрушечный деревянный гусь, а сам был готов расплакаться. На дисплее калькулятора со смененными свежими батарейками… в эти дни снова, чувствовал я, замигали, забегали числа-циферки. Взглянув однажды в зеркало, я увидел пепельно-серые глаза. Два концентрических круга того же цвета, что и у отца… В итоге — я был суммой папиных арифметических операций. 31415926535897… И…

Возникли проблемы с директором супермаркета. Он задержал зарплату, я попросил заплатить, и тут стало проясняться, что он решил меня кинуть. Слово за слово, я толкнул его. Он так долго летел, что я сам удивился. Он поднял бучу, что ушиб спину, что затаскает меня по судам, однако Гуру — конечно же, снова Гуру — все разрулил. Стоило ему, не повышая голоса, процедить пару слов, и вот — директор принес мне мои деньги. Нет, — подавись! — он швырнул мне их в лицо. Если бы не сверхвыдержка Гуру, я бы трамбонул злодея еще разок. «Все ровно, Сын Ир?» — «Не хватает тысячи вон». — «Эй, командир, не хватает тысячи вон», — рявкнул Гуру.

Странно, что утром того дня… я трамбовал отца в вагон… очень… грубо. Мне стыдно, но я был не в духе. Наверное, это из-за того, что мне пришлось по одной бумажке собирать деньги с пола, да, точно, из-за этого. Я пытался сбросить пар, но настроение, ясен перец, все равно было гадкое. «Сынок, секундочку… секундочку». — На мизерную долю секунды писк отца проник в мои уши, но, как ни странно, я ничего не почувствовал. «Счастливого пути, отец».

Вернувшись домой, отец вечером того дня выложил карты на стол. Короче, это касалось арифметики. Его компания дышит на ладан. Сейчас он подыскивает другое место. «Извини. Давай держаться вместе». — «Мне совсем не трудно», — ответил я. На следующий день я снова столкнулся с отцом. Он чувствовал себя виноватым, я чувствовал себя виноватым, поэтому запихнул его в вагон далеко не с первого раза. «Счастливого пути, отец».

Вытянув ноги, запрокинув голову и так наблюдая за тем, как плывут облака, я сказал: «Гуру, Земля и вправду вертится». — «Серьезно?» — «Когда я чувствую это вращение, мне вдруг приходит в голову мысль…» — «Какая?» — «А вот… мы действительно живем в космосе… на поверхности планеты…» — «И что?» — «Почему… в таком месте… мы так по-скотски живем?» Гуру немного помолчал, а потом встал: «Давай попьем». Я подтянул ноги, поднял прямо голову, и когда в результате Земля остановилась, перед моими глазами висел наполненный больше, чем обычно, — потому что Гуру нажал «БЕЗ ЛЬДА», — стаканчик «Миринды». На поверхности остановившейся Земли… опять… прибывал электропоезд.

«Хочешь расскажу тебе что-то интересное?» — неожиданно выплюнул эти слова Гуру, когда ушел только что прибывший поезд. «Ну, пропустишь вторую пару». Итак, в тот день я снова оказался на лавочке. Нельзя сказать, что история была интересная, скорее, она была несколько странноватой. «Я тогда плотно сидел на клее. Как всегда, я думал, что дошел до края. И вдруг я парю над крышей. И вот что удивительно, — вижу себя внизу с разбитой черепушкой. Смотрю на себя внизу, а сам свечусь странным светом. И тут я подумал: я что, умер? Перепугался до чертиков. Стал оглядываться по сторонам. Вдали над Орю-доном знакомый пацанчик висит над крышей, как я. Чжин Хо его звали. Торчок малолетний, он тоже понюхивал. Он что, тоже умер? Подумал я. Не знаю, сколько прошло времени. Я наконец очухался. Нет — воскрес, думал я тогда. Фу — отлегло от сердца. Но действительно удивительная вещь случилась после обеда. Чжин Хо, обдолбыш хренов, приходит ко мне. Мол, ты вчера не пыхал? Как же, конечно, пыхал, отвечаю ему. А ты не видел меня, ну, как я парил в воздухе? Типа: он меня видел, потому и спрашивает. Как же я перетрухал!

Короче, после того я стал совершенно другим человеком. С клеем завязал, не знаю почему. Что, если я допыхаюсь и навсегда останусь висеть над какой-то крышей в этом районе? Разве усердно жить — это не лучший и не единственный путь? — подумал я». — «Какая-то крыша в этом районе?» — «Ага,