Томас Сэвидж - Власть пса

Говорят, если и существует мясо, которое можно есть без конца и остановки – то это говядина.

В тот же вечер, сразу после забоя, на столе появлялась печенка – тонкие ломтики с поджаристыми краями, приправленные луком и беконом. Далее наступал черед запеченного, фаршированного хлебом сердца, а затем варенных и тушенных в топленом жире ребрышек, их хватало надолго. Следом шла неделя ростбифа: некоторые куски весили футов под тридцать. И наконец, очередь доходила до крепко обжаренных в жире стейков с доброй порцией томатного соуса. Передние четвертины редко добирались до стола: когда удавалось справиться с задними частями, их успевали облепить мухи, несмотря на белые пелены, которыми укрывали мясо. Так, целые четвертины отправлялись на корм жадным сорокам и другим птицам и животным.

Дом Бёрбанков мало располагал к человеческой речи, здесь не терпели болтовни простофиль и лепета дураков. Потому и неудивительно, что смущенные гости начинали обсуждать погоду и рассказывать истории о капусте.

Роуз не могла поговорить даже с Питером. Впрочем, мальчику стукнуло шестнадцать – и девушка подозревала, что проблема именно в этом. Не разделяя стремлений сына к весьма сомнительному будущему, она скептически относилась к его занятиям. Роуз с трудом представляла, как пара сусликов, которых он выловил из норы и посадил в маленькие, затянутые сеткой коробочки, могут стать домашними любимцами. Однако сыну они как будто нравились, и он отнес их к себе в комнату. Придя заправить его постель, на сусликов наткнулась бедная Лола и доложила, что «милые маленькие засранцы» в полном здравии. Через какое-то время, почуяв «забавный аромат», она снова заглянула в комнату Питера – суслики были мертвы, их освежеванные тушки лежали на газете кверху лапками.

– Вот только не надо этим заниматься в доме, – сказала Питеру Роуз. – И я серьезно.

Мальчик улыбнулся.

– Далеко ли уйдет мужчина, – ответил он, приобняв ее за плечи, – если во всем будет слушаться матери?

Как же он вырос. Роуз беспомощно уставилась на собственные руки. Наверное, лучше не спрашивать про судьбу того кролика, которого он притащил на сей раз?

Не только к человеческой речи не располагал дом Бёрбанков – к любому резкому звуку. От звонкого удара в треугольник у входа в заднюю столовую сердце Роуз заколотилось. Прошло несколько часов, с тех пор как Джордж уехал на встречу с банкирами.

Послышался приглушенный смех ввалившихся в комнату рабочих и настойчивый голос приятеля Лолы – сумасшедшего, как отзывалась о нем служанка; он частенько задерживался в столовой и вешал ей лапшу на уши.

«Чуть не умерла! Он просто сумасшедший», – докладывала Лола. Сумасшествие ковбоя заставляло служанку уделять особенное внимание прическе. Она подолгу возилась со щипцами для завивки, а из комнаты наверху сочился аромат пережженных волос. В то время как юноша, судя по восхищенным рассказам Лолы, услаждал ее слух историями о том, как он скопил деньжат, ремонтируя радиоприемники в Чикаго.

Открыв дверь в парадную столовую, Лола выставила на место Джорджа ростбиф; следом за служанкой последовал приглушенный смех.

– Все готово! – звеня колокольчиком, выкрикнула девушка.

И в самый последний-препоследний раз Роуз выпила чуть-чуть для храбрости – сказать точнее, трижды по чуть-чуть, пока наконец не собралась с духом. Чтобы заглушить запах, она съела мятную конфетку, впрочем, когда спустился Питер, на всякий случай не стала подходить слишком близко. Мокрые волосы мальчика блестели от свежей укладки. На душе у Роуз царило сладостное спокойствие.

– Чем ты там занимался?

– Кроликом.

– Фила еще нет.

Роуз оказалась перед выбором весьма непростым: стоит ли им с Питером сесть за стол или нужно дождаться Фила? Допустим, размышляла девушка, они сядут – даст ли это ей тактические выгоды? Или полезнее соблюсти этикет и приличия? Все Джордж виноват, на секунду разозлилась она: не взял с собой, сиди теперь, принимай эти идиотские решения. Какая, в сущности, разница: сядут они, не сядут? Как будто благоденствие всего мира зависит от ее выбора! И чего стоит ее жизнь – а также жизнь Джорджа и Питера, – если каждый такой пустяк становился делом немыслимой важности? Ночи напролет Роуз размышляла о том, какое выбрать платье на завтра, а дни проводила у окна – в надежде увидеть, как поднимется пыль от проезжавшей мимо машины. По воскресеньям же, когда дороги были пусты, ничто не могло отвлечь ее от мыслей о Филе. Пусть он сидел в своей комнате, молча и за закрытой дверью, Роуз чувствовала: он там. Внезапно в горле у нее перехватило, и из глаз потекли слезы.

Когда затих звон треугольника и рабочие в задней столовой расселись по местам, Роуз поднялась, и Питер, отвлекшись от журнала, обвел ее каким-то странным взглядом. Почему он так смотрит? Что она сделала?

– Питер, – резко заговорила Роуз, будто тренируясь перед встречей с Филом, – мы уже обсуждали твоих кроликов. Только не в доме. Не так уж и многого я прошу.

Впрочем, до кроликов дела ей было не больше, чем до проезжавших мимо машин и завтрашних нарядов.

– Пойдем.

Итак, когда появился Фил, они сидели за столом.

Смерив их взглядом, он отодвинул стул Джорджа и, встав между столом и стулом, принялся нарезать мясо. Через мальчика он передал тарелку Роуз, вторую – самому Питеру, и, отодвинув другой стул, уселся на свое место. Никто не произнес ни слова. Устремив взор небесно-голубых глаз на горы, двенадцать тысяч футов над землей, Фил жевал. Любой, кто садился за этот стол, превращался в созерцателя гор, и потому смущенные тишиной гости так часто заводили беседы о движении снега выше и ниже границы горного леса. Об этом же начала было говорить и Роуз, но вдруг передумала воздавать горам дань уважения. В ушах больно отдавался лязг серебряной посуды.

– Завтра, – решилась девушка, – будет самый длинный день.

– Точно, – поддержал ее Питер. – Самый длинный день в году.

– Да, побольше бы таких дней.

– А я бы хотел побольше мяса. Ты не хочешь еще немного, Роуз?

– Еще мяса? – с ужасом взглянула она на сына.

Ни от гостей, ни от членов семьи ни разу Роуз не слышала, чтобы кто-то просил добавки мяса. Как хороший хозяин, Джордж пополнял тарелки до того, как кто-то решался выразить такое желание. Питер же нарушил все приличия: он не только попросил еще, не дожидаясь, пока ему предложат добавки, но и поинтересовался, не хочет ли Роуз – как будто кто-то вдруг наделил мальчика правом распоряжаться мясом и самому предлагать его.

Роуз так и не узнала, как поведет себя Фил: едва договорив, Питер поднялся, направился к блюду и сам отрезал себе и ей два новых кусочка. Пока они передавали тарелки, Фил окинул мальчика долгим пронзительным взглядом рептилии – сначала Питера, а затем и Роуз. А после, моргнув лишь раз, отодвинул стул и вышел из-за стола. Разумеется, откланяться не посчитал нужным. Этого Фил никогда не делал, но и уходить до того, как принесут десерт, также было не в его правилах. Тем не менее Фил ушел в гостиную и, выбрав журнал из валявшихся на столике, принялся читать.