Людмила Уварова - Теперь или никогда!

— Хорошо.

Вася повернул к двери, потом остановился.

— Петр Петрович, — сказал он, — может статься, что я вам понадоблюсь раньше, вам или Алле Степановне.

— Как же тогда быть?

Вася подумал немного.

— Вы знаете городской сад?

— Конечно.

— Если возникнет необходимость меня видеть, зайдите в городской сад; там, на средней аллее, крайняя скамейка, ближе к выходу. Нацарапайте на ней бритвой или гвоздиком, скажем букву «П», это будет означать, чтобы я пришел к вам домой. Если же домой нельзя, нацарапайте «Ф». Тогда я приду в фотографию.

— И все? — спросил Петр Петрович.

— Все.

Он кивнул обоим и вышел. Мелькнула за окном его темная кепка.

— У вас, кажется, есть сын? — спросила Алла Степановна.

— Да. Он на фронте.

Она произнесла задумчиво:

— У меня нет детей. Но сейчас я поняла, что мне хотелось бы иметь такого сына, вот такого, как этот Вася…

…Когда-то, до войны, городской сад был излюбленным местом отдыха всех жителей города, молодых и старых.

Старые дубы и липы стояли по обеим сторонам аллей, рябых от солнца и листьев. В воскресные дни по реке сновали лодки, яхты, прогулочные катера, в самой середине реки островок был усеян купальщиками, из сада, с центральной эстрады, доносилась музыка: это играл духовой оркестр.

Теперь городской сад давно уже казался тихим, запущенным. Редко-редко мелькнет в безлюдной аллее одинокая фигура человека, мелькнет и скроется, и снова тишина, не нарушаемая ничем.

В один из теплых сентябрьских дней старый фотограф пришел в городской сад.

Направился в среднюю аллею, там на крайней скамейке, стоявшей почти у самого входа, нацарапал бритвой букву «П».

Огляделся по сторонам. Кругом было тихо, пустынно. Дорожки, некогда тщательно посыпанные красноватым песком, заросли травой, скамейки были некрашеные, иные валялись на земле кверху ножками, иных вообще не было: наверное, растащили на дрова.

Петр Петрович вспомнил: незадолго до войны он пришел сюда погулять, подышать свежим речным воздухом. Уже возвращаясь домой, встретил сына. Тот ехал на велосипеде: загорелый как бы овеянный речной свежестью. Увидел отца, замедлил ход, потом остановился:

«Домой?»

«Да. А ты куда?»

«Туда же».

Он спрыгнул с велосипеда, пошел рядом с отцом. Высокий, плечистый. Уже взрослый, не по годам возмужавший.

«Почему ты не любишь ездить на велосипеде?»

«Еще чего! — ответил отец. — Меня это не так увлекает как тебя».

Сын засмеялся:

«Давай научу!»

«Нет уж, уволь…»

Так они шли друг возле друга, изредка перекидываясь шутливыми словами.

Теплое весеннее солнце золотило русые волосы сына, обливало своим светом его широкие плечи, обтянутые белой трикотажной майкой.

Возле дома их встретил Джой. Бросился к ним, радостно запрыгал, положил лапы на плечи сына.

«Ну, как дела?» — спросил сын.

Когда это было? Да и было ли? Было ли так на самом деле?..

Петр Петрович медленно побрел домой. На углу повстречались два гитлеровских солдата. Стали напротив него.

— Кто такой, куда?

Потом один из них вгляделся, узнал фотографа:

— Это тот, кто снимает. Проходи…

Джой лежал на крыльце. Заслышав шаги Петра Петровича, подбежал к нему. Карие собачьи глаза преданно глядели на него.

— Только что говорить не умеешь, — сказал Петр Петрович. — А, правда, Джой? Или вдруг заговоришь как-нибудь?

В тот же вечер к нему снова пришел Вася.

— Привет. Я вам нужен?

Петр Петрович кивнул.

— Слушаю вас.

— Вчера Алла Степановна приходила ко мне вместе с Катей, официанткой из ресторана.

— Зачем она привела ее?

— Катя сказала, что хочет сфотографироваться.

— Так. Что она собой представляет?

— По-моему, неглупая, очень живая, непосредственная.

— Как относится к немцам?

— Плохо.

— Это вы так думаете?

— Нет, почему же? Мы долго сидели, беседовали. Она мне жаловалась, что немецкие офицеры пристают к ней, но она старается избегать их; однако кое-что ей довелось узнать.

— Каким образом?

— Она познакомилась с шофером военного коменданта фон Ратенау. Говорит, вроде неплохой парень.

— Как зовут его?

— Роберт.

— Так, дальше.

— Так вот этот Роберт, кажется, не на шутку влюбился в нее, поджидает ее, когда она кончает работать, провожает до дома, приносит ей иногда шоколад, сигареты. Недавно принес бутылку французского коньяка «Мартель».

— Что же ей удалось узнать от Роберта?

— Он провожал ее до дома и показал, где находится склад немецких боеприпасов.

— Где же?

— В подвале, где раньше был Дом культуры.

— Верно. Вчера мы тоже узнали об этом сами.

— Катя говорит, что Роберт с нею откровенен.

Вася слушал его, опустив голову. Потом прошелся по комнате.

— С кем она живет дома?

— С сыном. Ему одиннадцать лет.

— Ну, а как вы считаете, какое она на вас впечатление производит? Можно ли с нею поговорить начистоту?

— В каком смысле?

— Разузнать, в самом ли деле она ненавидит немцев или же просто играет?

— Это дело такое… сами понимаете, нелегкое.

Вася произнес сухо:

— Нам трудно надеяться на легкие дела.

— Это верно.

— Ладно, попробуйте разговорить ее, копните поглубже. Попросите Аллу Степановну, пусть она тоже старается распознать, что это за человек. Как вы понимаете, Катя может быть для нас полезной.

— Понимаю.

Вася протянул ему руку.

— Как вам живется? Вы в чем-либо нуждаетесь?

— Нет, ни в чем. Денег мне хватает, все, что могу, покупаю на рынке. Вам нужны деньги?

— Когда надо будет, скажу.

И Вася ушел так же тихо и быстро, как и появился. Словно растаял в воздухе. Только что был, сидел в комнате за столом, говорил с Петром Петровичем, изредка улыбался — и вот уже нет его, как не было…

Незадолго до войны Катя Воронцова вместе с одиннадцатилетним сыном приехала в родной город навестить тяжело заболевшую мать.

Внезапно разразилась война. Муж Кати прислал телеграмму; он отправлялся на фронт, просил жену вместе с сыном вернуться в Ленинград попрощаться, но Катя не могла оставить мать.

Мать умерла тогда, когда немцы уже завладели городом. И Кате пришлось вместе с сыном остаться в комнате матери.

Начались тяжелые дни, самые тяжелые в ее жизни. Она была совершенно одна, решительно без всяких средств, потеряв самого близкого, самого родного человека на свете — мать.

Угнетало ее еще и то, что она ровным счетом ничего не знала о муже.

Единственным человеком, который хотя бы в какой-то мере ее утешал, была Соня Арбатова, соседка по квартире. Мягкая, приветливая, Соня покорила ее своей добротой, участливостью, всегдашней готовностью прийти на помощь.