Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Мы ждем его после футбола. Ждем, пока он отвяжет свой велик. Потом ты хватаешь его у коленей, я пихаю вниз, а потом бьем по яйцам. Батя говорит, яйца — первейшее, куда надо бить. Это ломает механизм защиты.

— Я думал, что бить его будет Большой Тони.

— Не нужен нам Тони. Если ты не поможешь, я и в одиночку с ним справлюсь.

Джонни был дохловатым последышем в помете семейства Сеззаро, и я не особенно доверял его бойцовским качествам.

— Ну, не знаю. Большой Тони нам бы не помешал.

Мы остановились перед магазинчиком «У дяди Пита», где был немного затхлый, сладковатый запах и пол, выложенный кафельной плиткой в шахматном порядке. Если долго на него смотреть, начинала кружиться голова. Я заплатил за печенье и кока-колу для себя и Джонни, чего он, безусловно, ждал от меня, потому что уже перед входом сказал, что у него нет денег. Чарли ничего не захотел.

— Эй, тут этот богатый мальчик, — сказала старушка за прилавком. Она наклонилась и взяла журнал «Пипл». — Скажи папе, чтобы постарался выглядеть повеселее.

Сейчас он сильно повеселел, подумал я, вспомнив о миссис Уилкотт. Но ничего не ответил, просто кивнул головой. Когда мы вышли, я увидел, что на противоположной стороне улицы припарковался красный пикап. Я жевал печенье и рассматривал мужчину с длинными волосами. Он махнул мне рукой, но я ему не ответил.

— Эй, а тот мужик опять здесь, — сказал Джонни, но я уже шел прочь.

После того, как в журнале опубликовали статью, нам опять стали звонить, в основном те, кто просил денег. Когда я снимал трубку, одни уже плакали и говорили прерывисто, задыхающимися голосами, другие говорили тихо и, извиняясь за беспокойство, сообщали, что слишком больны, чтобы говорить громче. Один мужчина сказал, что у него приступ нарколепсии, сонной болезни. Говоря со мной, он все время засыпал и ронял трубку. Другой сказал, что если папа сможет дать ему денег, то он продолжит исследования, доказывающие, что собаки — это иностранные шпионы, посланные, чтобы следить за нами. «У вас ведь нет собаки? Нет? Хороший мальчик, умный!»

Опять стали звонить с телестудий и из газет, обрушивая на папу настойчивые просьбы дать интервью. У наших дверей без всякого предупреждения появлялись разные репортеры с наигранно-взволнованными лицами, быстрые и хваткие. Одна репортерша с телевидения с короткими темными волосами и большим ртом, чье лицо мне было знакомо по газете с телепрограммой и анонсами передач, приходила три раза и просила дать ей эксклюзивное интервью. Папа вежливо отклонил все три просьбы.

Помимо репортеров, папе стали надоедать женщины, присылавшие ему письма с фотографиями и предлагавшими жениться на них. Я узнавал эти письма в розовых и голубых конвертах, хранившие на своей поверхности аромат их духов, вытаскивал из мусорной корзины, куда их выбрасывал папа, и прочитывал. В большинстве давались обещания быть хорошей женой и матерью. В одном была фотография женщины примерно маминого возраста с тремя дочерьми. «Не упустите свой шанс», — писала она. Я сберег это письмо, потому что все они были голыми, если не считать татуировок.

Как и следовало ожидать, папу очень расстроил этот вновь вспыхнувший интерес к его персоне. Я слышал, как он сказал тете Бесс за завтраком после разговора с человеком, просившим профинансировать создание спроектированной им сети подземных дорог, которая бы опоясала весь земной шар:

— Я думал, что все это уже позади.

Но приближалась конференция, и папа был слишком занят подготовкой доклада об обуви, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг. Я слышал, как он допоздна стучал на машинке или говорил по телефону с другими историками, подтверждая и еще раз подтверждая полученные сведения. У него были напряжены и лицо, и тело, которое, казалось, согнулось под тяжестью груза.

— Не понимаю, почему ты все еще работаешь, — сказала тетя Бесс как-то вечером за ужином. — Ты же выиграл деньги, а работаешь еще больше, чем раньше.

Папа аккуратно поставил на стол чашку с кофе, точно в центр блюдечка.

— В университете так хорошо отнеслись ко мне, не бросили меня в беде, — мягко сказал он. — Я считаю, что должен проявить уважение к ним и не бросать их. Они не просят меня делать слишком много, поэтому мне следует делать как можно лучше то немногое, что я делаю, когда меня приглашают представлять их в других университетах.

— Нельзя нанять кого-нибудь, кто бы делал твою работу вместо тебя? — спросил дядя Фрэнк. — Я знаю много писателей. Ты можешь заплатить им, а когда они закончат писать, ты просто поставишь свое имя. Многие так делают.

Папа проигнорировал замечание дяди Фрэнка и попросил меня передать соль. На протяжении последних дней я чувствовал, что от папы исходит явный и необычный для него заряд гневной энергии, направленный, по моим ощущениям, на дядю Фрэнка. Я подозревал, что это каким-то образом связано с выходом журнала «Пипл». Когда тетя Бесс показала папе статью, он на какой-то момент задохнулся, а потом сказал:

— У него стыда нет, — и пошел к себе в кабинет, где в тот вечер оставался допоздна.

Со своей стороны дядя Фрэнк тоже, казалось, был расстроен историей со статьей. Говорил он теперь не так резко, по утрам уходил из дома рано, чтобы встречаться с людьми в деловой части Чикаго. Два раза он летал в Лос-Анджелес, возвращаясь в тот же день. Он стал, как и папа, усталым и сонным, у него появились темные круги под глазами, из-за которых он походил на загнанного охотниками енота.

— Они уже сматывают пленку, — сказал он, протянув руку, чтобы взять бокалом с вином. — Фильм почти готов.

— О чем он? — спросила тетя Бесс.

Дядя Фрэнк с серьезным видом рассматривал бокал, затем поднял его и осторожно покрутил.

— О хорошем вампире. О вампире, который не хочет никому причинять вреда. Но он вампир, и ничего с этим не поделаешь. Он не собирался быть таким, но стал. Время от времени он совершает нелепые поступки, а потом раскаивается. — Он посмотрел в папину сторону, но папа отвел глаза.

Позднее в тот вечер без приглашения явилась миссис Уилкотт, которая как щит несла перед собой большой пирог. Я не ожидал этого. Обычно она являлась перед обедом, как я подозреваю, с надеждой, что ее пригласят к столу. Я расценил этот поздний визит как неожиданную атаку противника, как нарушение установленных правил ведения военной кампании, и сделал вид, что ее нет, даже тогда, когда папа сказал мне, чтобы я поздоровался.

Для меня ее появление в тот вечер было особенно неприятно потому, что мы собирались поиграть в «Статего» — настольную игру с элементами военной стратегии. За обедом, несмотря на плотное рабочее расписание, папа согласился поиграть, чем очень меня удивил. Целью игры было захватить флаг противника. Я разработал основополагающую и очень эффективную стратегию сохранения флага. Однажды я подслушал, как семейный консультант в больнице порекомендовал эту игру папе, который приходил в себя после кишечного спазма, сказав, что она облегчит общение отца с сыном. Раньше мы в нее играли только один раз, и было это очень скучное и отнюдь не бодрящее занятие, во время которого папа в основном читал и перечитывал правила игры. Я надеялся, что уж теперь-то правила ему ясны, и во второй раз игра будет более занимательной.