Сюсаку Эндо - Посвисти для нас

— Вы отвяжетесь когда-нибудь? — Подруга Айко, видно, не выдержала и обернулась к преследователям.

Одзу и Хирамэ, остановившись, упорно молчали.

— Что вам от нас нужно?

— Ничего. Мы же ничего вам не делаем, — глухим голосом проговорил Хирамэ. — Чего вы злитесь-то?

— Мы на вас пожалуемся.

— Это кому же?

— В вашу школу!

— А нам все равно.

— Вы хулиганы!

— Чем мы хулиганы, интересно?

— Только хулиганы в наше время вот так гоняются за девочками.

Она повернулась к Айко и громко сказала:

— Бежим!

Девочки пустились бегом, Одзу и Хирамэ вприпрыжку за ними. Их сердца колотились в приятном возбуждении, как у гончих, пустившихся в погоню за зайцами.

— Эй! — крикнул Хирамэ на бегу. — Мы с вами просто поговорить хотим. Какое же это хулиганство? Почему бы нам не пообщаться? Мы вам ничего плохого не сделаем…

Подружки, ничего не отвечая, взбежали на мостик. Дом Айко находился на той стороне.

Вдруг на другом берегу из тени, отбрасываемой стеной особняка, отделилась фигура юноши в белоснежной военной форме. Он был в фуражке и с кортиком, пристегнутым к поясу.

Оду и Хирамэ с первого взгляда узнали белую форму кадета морской школы, поступить в которую у них шансов не было.

Юноша остановился и улыбнулся подбежавшим к нему школьницам. Они стали о чем-то разговаривать, как старые друзья. Девочки посмотрели на Одзу и Хирамэ — было видно, что они рассказывают о них своему знакомому.

«Что это? Что происходит?»

До парней не сразу дошло, в чем дело. Они не могли понять, откуда две школьницы знают лихого морского кадета.

Юноша в белой форме перевел взгляд на Одзу и Хирамэ. Взгляд его был суров. Глаза на дочерна загорелом лице смотрели пронзительно.

Одзу и Хирамэ так и застыли на месте, открыв рты. Им ничего не оставалось, как бесславно отступить и удалиться, словно побитым бродячим собакам.

Морской кадет в белой летней форме с кортиком на боку скрылся в погруженном в тень переулке. По обе руки от него шли Айко и ее подруга. Жара стояла страшная, цикады в саду одного из особняков трещали все громче.

— Кто этот тип? — Хирамэ сплюнул и присел на ствол сосны, росшей когда-то на берегу реки. — Он что думает, раз он кадет, ему можно так отбивать девчонок? Потому что сейчас военное время?

Одзу не доводилось видеть, чтобы Хирамэ так злился, и это его слегка рассмешило.

— Раз так… мы все в одинаковом положении.

— А вот и нет, — покачал головой Хирамэ. — Мы с тобой не военные, а он военный. Значит, он в другом положении.

— Может, он ее брат.

— Чей брат?

— Ее!

— Думаешь? — В глазах Хирамэ читалось облегчение. — Ну, если брат, что с ним сделаешь?

— Ты в самом деле… так втрескался в Айко?

— По самые уши. — Хирамэ было неловко признаваться, и он перевел взгляд на речное русло. — Услышу какую-нибудь модную песенку — сразу о ней начинаю думать.

— Брось ты это! Она о тебе даже думать не хочет. Сколько бы ты ее ни любил — все равно без толку.

— Есть! — Хирамэ резко поднялся. Выражение решимости на его лице поразило Одзу. — Я пойду в морскую кадетскую школу!

— Ты?! В кадеты?!

— Да, я! Стану таким же кадетом, как этот малый. Вот тогда-то она и задумается.

— О чем?

— Чтоб замуж выйти.

— За тебя, что ли?

— Ну да.

Одзу от изумления не знал, что сказать. Во-первых, он еще учился в школе, и женитьба казалась ему чем-то вроде сна — очень далеким. Он даже представить не мог, как Хирамэ будет жениться.

— Ты посмотри на себя, хилота! Куда тебе в кадетскую школу? Там медосмотр надо проходить. Да еще экзамены. Туда поступить не легче, чем в самую лучшую старшую школу.

— Буду бегать каждый день. Накачаюсь.

Что касается экзаменов, то Хирамэ, похоже, о них совершенно не задумывался.

Летние каникулы закончились, начался новый семестр, и Хирамэ снова появился в школе. Парень все так же моргал, от него по-прежнему несло потом, но выглядел загорелым и подтянутым. Он сообщил, что тренировался каждый день, устраивая пробежки по окрестностям. Слушая его рассказ, Одзу представлялась картина: на волнах подпрыгивает маленькая голова приятеля, отчаянно барахтающегося в воде. И он знал, что Хирамэ говорит правду.

— Сегодня я ей письмо отправил, объяснение в любви, — признался Хирамэ. — Написал, что постараюсь во что бы то ни стало поступить в морскую кадетскую школу.

Но ответа от Айко Хирамэ не получил. И на его лице вновь поселилась печаль.

Эйити любил подниматься на крышу клинического отделения и осматривать сверху ряды белых зданий больничного комплекса.

Сегодня после ланча он опять стоял на крыше один, опершись о перила, и смотрел вниз. Позади лечебных корпусов возвышалась большая труба, из которой поднимался белый дым. По площади, на которой были высажены деревья и цветы, проходили медсестры и врачи в белых халатах, а также пациенты, одетые в больничные халаты и теплые кимоно.

За лабораторным корпусом выстроились коричневатые здания университетского городка. На спортплощадке студенты перебрасывались мячом.

За десять лет, что прошли здесь, с тех пор как он поступил в медицинский университет, этот вид стал для Эйити привычным. Можно сказать, в этих стенах началась его жизнь и ему предстоит жить в них и дальше. Не будет большим преувеличением сказать, что миром Эйити была эта больница и здесь предстояло решиться всей его судьбе.

— Я люблю больницу в вечерние часы, — как-то сказал ему Тахара. — Наступает вечер, и одно за другим начинают зажигаться окна. Больница становится похожа на огромный теплоход, плывущий по морю ночью. И за каждым из этих окон рождаются дети, умирают люди. Все они ведут бой с болезнью, злом, от которого страдает человечество. В такие минуты я всегда думаю, что врач — тот человек, который приходит на помощь этим людям.

В душе Эйити смеялся над сентиментальными сентенциями Тахары.

— У этой помощи есть пределы, — поддразнивал он Тахару. — Врач не может принимать слишком близко к сердцу страдания пациентов.

— Почему же?

— Чтобы поставить верный диагноз и назначить пациентам правильное лечение, врач не должен потонуть в своих подопечных. Бывают моменты, когда приходится быть бессердечным.

— Я знаю, но… — с грустью тихо проговорил Тахара. — В конечном счете врач все равно чувствует любовь к своим пациентам.

— Но врач не может полностью отдавать себя пациентам, ублажать их. Я бы даже сказал, это правильно, если врач относится к пациентам, как часовщик к часам, которые он ремонтирует.

— Но пациенты же люди! — покачал головой Тахара. — Не часы. Пациент страдает не только от болезни. За этим стоит жизнь! И если мы не принимаем ее во внимание, мы лечим…