Коллектив авторов - Бретонские легенды [litres]

В отличие от предыдущей легенды «Волшебная дубинка» изобилует поучительными эпизодами, в которых затрагиваются многочисленные моральные проблемы: любовь к родной стране, верность выбранному пути и обещанию, данному матери; соблазны и умение им противостоять с помощью молитвы…

При этом, как и в других текстах этого сборника, мотивация героев и оценка автора накладываются на фольклорные сюжеты, требующие отдельной интерпретации для того, чтобы быть хотя бы отчасти понятными.

Дом с приветливыми хозяевами-убийцами, куда ведет кривая дорожка, страшные сараи с мертвецами и бои красных собак ассоциируются с миром мертвых, куда могут попасть путники, потерявшие бдительность. Красные, окровавленные собаки – не только деталь, подчеркивающая жестокость хозяев дома. Красные или красно-белые животные в средневековой литературе кельтских народов и в современном фольклоре принадлежат к иному миру. В качестве примера можно привести красноухих псов Аравна, правителя Аннуна, Иного мира из Мабиногиона. (О символике красного цвета см. Приложение.)

История о девушке травести, отравляющейся на службу королю и пленяющей лесного человека, известна в различных вариантах. Один из вариантов этого сюжета вошел в состав сказки Жозебик и Мерлин, перевод который был опубликован издательством «Менеджер» в 2000 году.

Если появление девушки, переодетой в мужскую одежду, при дворе короля, ее последующее разоблачение и брак с молодым правителем вряд ли претендует на оригинальность, то поимка лесного человека, Мерлина, или в варианте, записанным Йоном а Го, Мерлика, заслуживает более пристального рассмотрения.

Несмотря на то что персонажи легенд артуровского цикла периодически встречаются в произведениях средневековой бретонской литературы (см. Приложение), в фольклоре XIX– XX веков они отсутствуют за одним исключением. Персонаж по имени Merlin, Merlik, лесной дикарь, при виде изысканных яств с королевского стола теряющий бдительность и попадающий в ловушку, чтобы позже стать мудрым советником короля, соотносится, с одной стороны, с Мерлином, советником Артура, и лесным человеком по имени Мирддин из валлийских легенд.

Еще один персонаж, сопоставимый с бретонским Мерлином, – ирландский безумный король Суибне, потерявший разум на поле боя и превратившийся в дикаря, живущего в лесах. Этому персонажу и теме безумия в древнеирландской литературе посвящено исследование Т. А. Михайловой [Михайлова Т. А., 2001].

К сожалению, тема лесного человека в современном бретонском фольклоре не исследовалась так же детально. Отчасти это объясняется предельной осторожностью бретонских исследователей во всем, что касается обнаружения элементов, так или иначе связанных с артуровским циклом и вообще «слишком кельтских» элементов. Эта осторожность объясняется подозрительным отношением к любым отсылкам к артуровским легендам после скандала, разразившегося вокруг знаменитого сборника Barzaz Breiz (см. Приложение), где при обработке народных песен и баллад их персонажи были переименованы, а сюжет подкорректирован так, чтобы у читателя создавалась иллюзия того, что перед ним песни, дошедшие до нас из седой древности и сочиненные чуть не при дворе самого Артура. Еще одна причина настороженного (если не сказать больше) отношения к подобного рода исследованием – обилие «кельтоманской» литературы, где в исполнении современных интерпретаторов-любителей попытки привязать современную народную литературу к артуровским легендам выглядят неуклюже и претенциозно.

Не следует забывать также, что при обнаружении в сказке или легенде, подвергшейся литературной обработке, артуровско-го персонажа подозрение падает на автора литературной версии, придавшего фольклорному произведению тот вид, который соответствует его собственному эстетическому вкусу. Искусственное добавление в сказку артуровских персонажей для придания ей «интересности» – не редкость для патриотически настроенных бретонских авторов. Прекрасной иллюстрацией такого вплетения в повествование артуровских персонажей и заодно – антианглийских настроений автора может служить вошедшая в этот сборник сказка «Сын короля Ирландии» в обработке Г. Милина.

Однако в случае с Мерлином в сказке «Девушка-рыцарь» (Marc’heger ar Gergoad) речь не идет о нарочитой архаизации. Как уже было сказано выше, эпизод с пленением лесного человека встречается как минимум дважды, причем сказка Жозебик и Мерлин (Jozebik ha Merlin) не была подвергнута литературной обработке. Записавший ее Жеф Филип в предисловии в своей книге War roudoù Merlin e Breiz (см. список литературы) особо подчеркивает, что не счел нужным вносить какие-либо изменения в текст, записанный от своего информанта.

Еще одна немаловажная деталь: с легкой руки Т. Э. де ля Виллемарке в современном литературном варианте бретонского языка имя Мерлина принято передавать как Marzhin. У Й. ар Го и Ж. Филипа, как мы видим, персонаж именуется иначе. Весьма вероятно, в этих двух случаях мы действительно имеем дело с фольклорной версией истории о Мерлине, лесном человеке.

Особенность этой и многих других сказок из коллекции Ф. М. Люзеля состоит в минимальной обработке записанных им текстов и в оригинальных деталях распространенных сказочных сюжетов. Вместо зооморфного или просто уродливого персонажа, за которого должна выйти замуж младшая дочь, чтобы спасти отца, – странный человек на костылях, помещенный в чугунный котел; лошадь с острым хребтом, – именно эти моменты делают сказку запоминающейся.

Что же касается эпизода на перекрестке дорог, – см. комментарий к сказке «Парень-Дьявол».

Некоторые моменты отсылают нас к социально-экономическим реалиям. Человек в чугунном котле называет себя хозяином старика, но это не подразумевает личной зависимости крестьянина от своего господина. Речь идет об отношениях землевладельца и арендатора: старик, как явствует из сказки, обязан ежегодно выплачивать господину определенную сумму за право пользоваться его землей.

Эта сказка может быть хорошим примером того, как фольклорный текст перекраивается и обрастает новыми интерпретациями действий героев в соответствии со вкусами автора.

В обработке Г. Милина сказка о русалке, записанная также Люзелем, то превращается в слезливую мелодраму, то вдруг становится продолжением артуровских легенд и антианглийским воззванием одновременно. Эпизод получения меча Артура от русалки выглядит довольно искусственно и никаких параллелей в бретонской народной литературе не имеет. Поводом отождествления русалки с феей Морганой служит созвучие бретонского аr vorganez ( от древнебрет. morgen, вероятно, от mor + genel ‘море’ + ‘рождаться’) с именем последней. При этом фея Моргана никак не связана с морем, а меч Артур получил не от обитающей в море русалки, а от Девы Озера. Однако Г. Милин, по всей видимости, не ставил целью сделать из обработанной им сказки литературную фальшивку и подбросить ее в качестве сенсации просвященной публике. Поэтому подобные нестыковки вполне можно принять за условность, допускаемую в авторской сказке.