Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

– Что-что? – сказал он.

– Пора идти, – сказала она.

– Куда?

– В порт. Мы обещали встретиться с ними.

– К черту порт! – простонал он. – Я хочу спать.

– Я тоже, – согласилась она и с наслаждением зевнула, вытянув над головой полные руки. – Так и клонит ко сну. Просто легла бы и заснула. – Она выразительно поглядела на постель.

Он сразу проснулся, весь чувственно насторожившись, и приподнялся на локте. Жаркий поток крови залил его щеки. Сердце застучало часто и вязко.

– Мы тут одни, – сказала Луиза, улыбаясь. – На всем этаже, кроме нас, никого нет.

– Почему бы вам не прилечь, если вы еще не выспались? – спросил он. – Я вас разбужу, – добавил он мягко и рыцарственно.

– У меня такая маленькая комната. Там жарко и душно. Я потому и встала, – сказала Луиза. – А какая у вас хорошая и большая комната!

– Да, – сказал он. – И кровать тоже хорошая и большая.

Они умолкли на секунду, полную ожидания.

– Почему бы вам не прилечь здесь, Луиза? – сказал он тихим нетвердым голосом. – Я встану, – поспешно добавил он, садясь на постели. – Я вас разбужу.

– Нет-нет, – сказала она. – Мне неловко.

Они опять замолчали. Она с восхищением смотрела на его худые юные предплечья.

– Ух! – сказала она. – Вы, наверное, очень сильный.

Он мужественно, с гордым достоинством напряг длинные узкие мышцы и выпятил грудь.

– Ух! – сказала она. – Сколько вам лет, Джин?

Ему только что исполнилось пятнадцать.

– Скоро шестнадцать, – сказал он. – А вам, Луиза?

– Мне восемнадцать, – сказала она. – Девушки, наверное, вам прохода не дают, Джин. Сколько их у вас было?

– Ну… не знаю. Немного, – ответил он, не слишком уклонившись от истины. Ему хотелось говорить – ему хотелось говорить безрассудно, неотразимо, цинично. Он взволнует ее, упоминая серьезным почтительным тоном, но без обиняков и просто, самые эротические вещи.

– Вам, наверное, нравятся высокие? – сказала Луиза. – Высокому такая крошка, как я, ни к чему, верно? Хотя, – быстро добавила она, – это еще неизвестно. Говорят, противоположности сходятся.

– Мне не нравятся высокие девушки, – сказал Юджин. – Они какие-то тощие. Мне нравятся девушки вашего роста, хорошо сложенные.

– А я хорошо сложена, Джин? – сказала Луиза, вскидывая руки и улыбаясь.

– Да, вы хорошо сложены, Луиза. Прекрасно сложены, – сказал Юджин серьезно. – Именно так, как мне нравится.

– Но ведь лицо у меня некрасивое. Даже безобразное, – сказала она выжидающе.

– У вас вовсе не безобразное лицо. У вас красивое лицо, – решительно сказал Юджин. – Да и, во всяком случае, лицо для меня большого значения не имеет, – добавил он тонко.

– А что же вам больше всего нравится, Джин? – спросила Луиза.

Он неторопливо и серьезно взвесил свой ответ.

– Ну, – сказал он, – у женщины должны быть красивые ноги. Иногда у женщины бывает некрасивое лицо, но красивые ноги. Самые красивые ноги из всех, какие мне доводилось видеть, были у одной мулатки.

– Красивее, чем мои? – сказала официантка, посмеиваясь.

Она медленно заложила ногу за ногу и показала лодыжку, обтянутую шелковым чулком.

– Не знаю, Луиза, – сказал он, критически оглядывая лодыжку. – Этого недостаточно, чтобы судить.

– А так достаточно? – сказала она, задирая узкую юбку выше икр.

– Нет, – сказал Юджин.

– А так? – Она задрала юбку выше колен и показала пухлые ляжки, перетянутые гофрированными шелковыми подвязками с красными розочками. Она вытянула вперед маленькие ступни и игриво вывернула носки внутрь.

– Господи! – сказал Юджин, со жгучим интересом рассматривая подвязки. – Я никогда не видел ничего подобного. Как красиво! – Он громко сглотнул. – А вам от них не больно, Луиза?

– То есть как? – сказала она с притворным недоумением.

– Они же, наверное, врезаются в кожу, – сказал он. – Мои всегда врезаются, если затянуть их слишком туго. Вот поглядите.

Он задрал штанину и обнажил свою юную, перехваченную подвязкой голень в тонких шпилях волосков.

Луиза поглядела и серьезно пощупала подвязку пухлой рукой.

– Мои не режут, – сказала она и оттянула резинку со звонким шлепком. – Видите?

– Дайте я погляжу, – сказал он и слегка дотронулся до подвязки дрожащими пальцами.

– Да, – сказал он, запинаясь. – Вижу.

Ее округлое молодое тело тяжело привалилось к нему, теплое молодое лицо слепо тянулось к его лицу. Его мозг пьяно закружился, он неловко припал ртом к ее раскрытым губам. Она тяжело упала на подушки. Он запечатлевал сухие неловкие поцелуи на ее губах и глазах, выписывал кружочки на ее щеках и шее. Он дергал крючок у воротничка ее блузки, но его пальцы так дрожали, что крючок никак не расстегивался. Сомнамбулическим движением она подняла пухлые руки к горлу и расстегнула крючок.

Тогда он поднял свое свекольно-красное лицо и трепетно прошептал, сам не зная, что говорит:

– Вы хорошая девушка, Луиза. Очень красивая.

Она медленно просунула розовые пальцы в его волосы и притянула его лицо к своей груди, тихо застонала, когда он снова принялся ее целовать, и стиснула его волосы так, что ему стало больно. Он обнял ее и прижал к себе. Они пожирали друг друга юными влажными поцелуями – ненасытные, несчастные, старающиеся найти единение в объятии, испить апофеоз желания в одном-единственном поцелуе.

Он лежал растерзанный, распыленный, одурманенный страстью, не в силах собрать ее в фокус. Он слышал буйные безъязыкие вопли желания, и этот бесформенный экстаз не находил выхода и освобождения. Но он познал страх – не перед нарушением условностей, а страх неосведомленности перед открытием. Он боялся своей мужественности. И пролепетал хрипло, бессмысленно, не слыша себя.

– Ты хочешь, чтобы я? Ты хочешь, чтобы я, Луиза?

Она потянула его лицо вниз, бормоча:

– Ты же мне не сделаешь плохого, Джин? Ты мне ничего плохого не сделаешь, душка? Если что-нибудь случится… – сказала она дремотно.

Он уцепился за эту соломинку.

– Я не хочу быть первым. Я не хочу, чтобы из-за меня ты… Я никогда не был и не буду первым у девушки, – лепетал он, смутно сознавая, что исповедует вслух благородную рыцарскую доктрину. – Слышишь, Луиза? – Он встряхнул ее, потому что она была как одурманенная. – Ты должна сказать мне… Я этого не сделаю! Может быть, я негодяй, но этого я не сделаю никогда. Слышишь? – Его голос перешел в визг, лицо дергалось, он с трудом говорил.

– Ты слышишь? Я первый или нет? Ты должна ответить… когда-нибудь ты… раньше?

Она лениво поглядела на него. И улыбнулась.

– Нет, – сказала она.

– Я, может быть, негодяй, но этого я не сделаю.

Он забормотал что-то бессмысленное и нечленораздельное. Задыхаясь, заикаясь, он пытался вновь обрести дар речи. По его перекошенному лицу пробегали судороги.