Жан-Поль Рихтер - Грубиянские годы: биография. Том II

С лица Флитте исчезли все краски, одолженные им Рафаэле, и он сперва слегка онемел, а потом снова обогатился оттенками красного. Наконец он спросил разъездного агента: почему тот приходит – в день срока исполнения – так поздно? Ведь как раз в данный момент у него, Флитте, при себе никакой наличности нет. Агент, улыбнувшись, пояснил, что целый день безрезультатно искал его, к своей досаде, ибо теперь ему пора уходить – причем по возможности скорее, как только он получит причитающееся по векселю. Флитте потянул его за собой из комнаты, «на одно слово»; но еще не успев, похоже, дослушать это слово, незнакомец, пожав плечами, вернулся в комнату и сказал: «Или – или —; в Хаслау действует саксонское вексельное право». Флитте предпочел бы скорее попасть в ад, где, по крайней мере, есть с кем общаться, нежели в отшельнический скит тюремной камеры; как бы то ни было, он принялся расхаживать по комнате с кислой миной, бормоча проклятия; а под конец шепнул что-то по-французски на ухо Рафаэле. Та попросила агента набраться терпения, пока она не получит ответа на посланную ею записочку; в записке содержалась обращенная к отцу просьба о деньгах или поручительстве.

Флитте снова занялся миниатюрным портретом – с тем безумством гордости, что походило на оправу драгоценного камня, которым, собственно, владеет разъездной агент. Вальт тихо сокрушался и так же испуганно порхал вокруг клетки, как Флитте внутри нее, – наблюдая снаружи, как заключенная в тюрьму птица бьется о решетку. Вульт же тем временем пристально наблюдал за ловким агентом. «Не мог ли я, – спросил он, – уже когда-то видеть вас в окрестностях Сполето, откуда, как известно, древние римляне привозили жертвенных животных, из-за их белого цвета?» – «Я никогда не бывал там и езжу только по северным странам, – ответствовал тот. – Хотя мое имя звучит как итальянское, но итальянцами были только мой дед и бабка». – «Его зовут мистер Парадизи», – пояснил Флитте.

Наконец пришел ответ от Нойпетера, и Флитте дерзко заглянул вместе с Рафаэлой в разворачиваемое ею послание: «Я думаю, ты пьяна. Твой отец П. Н.».

С болью опустила она задумчивый взгляд долу. По эльзасцу, казалось, сверху и снизу проехались колеса, превратив его в бесформенный ком органической материи; он тоже задумался, но смотрел в пустоту. Парадизи вежливо подошел к Рафаэле и попросил у нее прощения за то, что помешал ей и ее гостям в столь прекрасный час занятия живописью; «правда, – закончил он свою речь, – господин Флитте на самом деле тоже отчасти в этом виноват». – «О sacre! – воскликнул тот. – Я… что?» – «Вы после поездки на север, – спросила Рафаэла, – вернетесь сюда? и если да, то когда?» – «Через шесть месяцев, из Петербурга», – сказал разъездной агент. Она взглянула на него, потом на нотариуса – влажно-умоляющими глазами. «О, господин Парадизи! – вырвалось у Вальта. – Я тоже осмелюсь вставить словечко… Некий генеральный военный казначей, к которому господин Флитте обращается в “Имперском вестнике”, определенно должен ему заплатить…» – «Не примите ли вы чье-либо поручительство до вашего возвращения, благородный синьор?» – спросила Рафаэла. «Господин Харниш!» – прошептала она и потянула нотариуса за рукав в свою спальню. «Только на одно слово, господин нотариус!» – попытался вмешаться Вульт. «Сейчас!» – ответил Вальт и последовал за Рафаэлой.

«Ах, мой добрый Харниш, – начала она приглушенным голосом, – я прошу вас со слезами на глазах – я знаю, что вы благородный человек и так искренне любите бедного Флитте, – я узнала это от него самого… И он действительно заслуживает помощи, ради друзей он бросается в огонь… Этими моими слезами…» Но ближний шум школы барабанщиков при институте, превращающем новичков-военных в глухонемых, принудил ее, хоть и против воли, замолчать. Вальт под оглушительный барабанный грохот заглянул в округлившиеся дождливые глаза девушки и взял ее белую восковую руку, чтобы с помощью того и другого догадаться, в чем состоит ее просьба. «Я с радостью сделаю для вас всё! – крикнул он, стоя посреди этого благоуханного кабинета, наполненного вечерним солнцем и пунцовыми оконными занавесями, наполненного Амурами и Психеями и позолоченными напольными часами с гениями, которые разлеглись на их крышках. – Мне бы только понять, о чем идет речь».

«О вашем поручительстве за господина Флитте, – начала она. – Иначе ему придется сегодня же отправиться в долговую тюрьму: здесь, в Хаслау, я уверяю вас, ни один человек ничего ему не одолжит и за него не поручится, даже мой дорогой отец… О, если бы моя В и на была сейчас рядом; или если бы у меня еще оставались рукодельные деньги….»

Она отдернула в сторону белый полог кровати и показала ему короткую продолговатую выемку на ослепительной перине, со словами: «Здесь он всегда лежит по утрам, этот очаровательный червяк, которого я выкармливаю, солдатское дитя, – но я вам ручаюсь за всё». – «Господин нотариус Харниш, – крикнул Вульт из комнаты, где проходил сеанс живописи, – вы нужны здесь!»

«Я в самом деле счастлив, – сказал Вальт и сложил вместе приподнятые ладони. – А вон те дорогие игрушки на столе, их вы тоже собрали для детей?» – «Ах, я бы предпочла, чтобы у меня сейчас оставались деньги, – посетовала Рафаэла. – С какими чувствами я даю поручительство господину Парадизи (ибо и я тоже даю поручительство) – в такой комнате, в самом деле, нет необходимости это объяснять; можете мне поверить!» Она уклонилась от почти уже подстроенного ею объятия, пожала нотариусу руку и потом радостно повела его обратно в собравшуюся компанию, которой и сообщила обо всех новостях. Разъездной агент долго и прочувствованно благодарил барышню, но потом все же озвучил изящно завуалированный вопрос об обратном поручительстве за поручителя. Она поспешно написала просьбу отцу (которого агент давно знал как солидного человека), чтобы тот просветил агента насчет будущего богатства Вальта и подтвердил добрую репутацию нотариуса. Парадизи с тем и удалился, прежде поцеловав даме ручку и пообещав, что скоро вернется.

Вульт дружелюбно сказал нотариусу, что хочет поговорить с ним минутку с глазу на глаз в его комнате. На лестнице же, по дороге туда, заговорил так: «О небо, о адские силы! Ты спятил? – Отпирай же скорее! – Поторопись, умоляю! – Ох, Вальт, что ты сегодня наделал в той спальне! – Не поворачивай ключ – в замочной скважине хлебный мякиш – сперва вытолкни его – Неужто я должен вечно присматривать за тобою, как пес? – Что ты там натворил! – Опять ты точное подобие себя самого; – а если бы сейчас начался пожар! – Но таков ты во всем… Лучше бы оттуда – навстречу мне – действительно выскочило твое подобие, а не ты сам… Ну, слава Богу!» Комната была наконец отперта. Вальт произнес: «Я очень удивлен». – «Ты, значит, не понял, – сказал Вульт, – что всё это – скрученная сатаной веревка, посредством которой они тебя, главного поручителя, скрутят и колодки к твоим ногам прикрутят, чтобы ты, в соответствии с этой дурацкой клаузулой [1] В девятой клаузуле ясно сказано: «Дни путешествий и пребывание в тюрьме не могут причисляться к времени добывания права на наследство». – Примеч. Жан-Поля. , столько времени отчислял им проценты, сколько будешь сидеть в тюрьме?» – «Я ничего не боюсь», – ответил Вальт. «Ты, может, надеешься, – продолжал Вульт, – что этот старый купец сейчас закроет для тебя кредит, чтобы твое поручительство вообще не было принято?» – «Упаси Господь!» – ужаснулся Вальт. – «Так ты поручишься за него?» – «Клянусь Богом!»