Альбер Камю - Калигула. Недоразумение. Осадное положение. Праведники [litres]

Когда поднимается занавес, в камере Каляев. Он смотрит на дверь. Входят надзиратель и заключенный с ведром.

Надзиратель. Прибери тут. И поживее.

Он становится у окна.

Фока моет пол, не глядя на Каляева. Молчание.

Каляев. Как тебя зовут, брат?

Фока. Фока.

Каляев. Ты арестант?

Фока. Видно, так.

Каляев. Что ты сделал?

Фока. Убил.

Каляев. Тебе хотелось есть?

Надзиратель. Потише.

Каляев. Что?

Надзиратель. Потише. Я вам даю поговорить, хотя и не приказано. Так что говори потише, вот как старик.

Каляев. Тебе хотелось есть?

Фока. Нет, выпить.

Каляев. Ну, и что?

Фока. Ну и – топор был. Я там все в щепки разнес. Похоже, троих убил.

Каляев смотрит на него.

Фока. Что, барин, больше не зовешь меня братом? Поостыл?

Каляев. Нет. Я тоже убил.

Фока. Сколько?

Каляев. Я тебе расскажу, брат, если хочешь. Но ты мне ответь, ты ведь жалеешь о том, что случилось, правда?

Фока. Известное дело, двадцать лет – многовато. Пожалеешь.

Каляев. Двадцать лет. Я вхожу сюда в двадцать три года, а выхожу с седыми волосами.

Фока. Ну, тебе, может, полегче будет. Судья тоже по-всякому судит. Если он женатый, да смотря на ком, – то одно, холостой – другое. А ты барин. С вами разговор не тот, что с голью. Выкрутишься.

Каляев. Не думаю. Да я этого и не хочу. Я бы не вынес двадцати лет стыда.

Фока. Стыд? Что за стыд такой? По-барски и рассуждаешь. Ты скольких убил?

Каляев. Одного.

Фока. О чем и толковать-то? Невелика важность.

Каляев. Я убил великого князя Сергея.

Фока. Великого князя? Ишь, какой шустрый. Ай да баре! Что, худо будет?

Каляев. Худо. Но так надо было.

Фока. Чего ж ты так? При дворе жил, что ли? Из-за бабы, небось? Собой-то ты молодец…

Каляев. Я социалист.

Надзиратель. Потише.

Каляев (громче). Я социалист-революционер.

Фока. Вон оно что. А что тебе за нужда была идти… в эти, как их, ты сказал? Сидел бы тихо, все бы и хорошо. Земля для бар творилась.

Каляев. Нет, она творилась для тебя. На ней слишком много нищеты и преступлений. Когда станет меньше нищеты, меньше будет и преступлений. Если б земля была свободна, ты бы здесь не сидел.

Фока. Это еще как сказать. Свободна она там, нет ли, а лишний стаканчик все одно до добра не доводит.

Каляев. До добра не доводит. Только пьют люди потому, что они унижены. Настанет время, когда больше незачем будет пить, когда никому не будет стыдно, ни барину, ни бедняку. Мы все станем братья, и справедливость отворит наши сердца. Ты знаешь, о чем я говорю?

Фока. Да, это царство Божие.

Надзиратель. Потише.

Каляев. Не надо об этом, брат. Бог тут бессилен. Справедливость – это наше дело! (Пауза.) Ты не понимаешь? Ты знаешь легенду о святом Димитрии?

Фока. Нет.

Каляев. У него было назначено в степи свидание с самим Богом, и он торопился, но повстречал крестьянина, у которого телега застряла в грязи. И святой Димитрий ему помог. Грязь была густая, рытвина глубокая. Пришлось провозиться целый час. А когда все было кончено, святой Димитрий заторопился к Богу. Но Бога там уже не было.

Фока. К чему это?

Каляев. К тому, что есть такие, кто всегда опаздывают на свидание, потому что слишком много телег застревает в грязи и слишком многим братьям надо помочь.

Фока делает шаг назад.

Каляев. Что с тобой?

Надзиратель. Потише. А ты, старик, поторапливайся.

Фока. Не верю я тебе. Что-то тут не так. Не садятся в тюрьму за-ради сказок про святых и про телеги. Да тут еще другое дело…

Надзиратель смеется.

Каляев (глядя на него). Что такое?

Фока. Что делают с теми, кто великих князей убивает?

Каляев. Их вешают.

Φока. А!

Он направляется к выходу, а надзиратель смеется еще громче.

Каляев. Постой. Что я тебе сделал?

Фока. Ничего ты мне не сделал. Хоть ты и барин, врать тебе не буду. Раз тебя повесить собираются, мне с тобой лясы точить, время проводить не годится.

Каляев. Почему?

Надзиратель (смеясь). Ну, давай, старик, выкладывай…

Фока. Тебе со мной нельзя говорить, как с братом. Я их и вешаю, кого осудили.

Каляев. Разве ты сам не арестант?

Фока. То-то и есть. Они мне посулили за каждого повешенного год тюрьмы скинуть. Стоящее дело.

Каляев. Чтобы простить тебе преступление, они тебя заставляют совершать новые?

Фока. Какие ж тут преступления, раз приказывают. Да им и все едино. Если хочешь знать, они и не христиане вовсе.

Каляев. И сколько раз уже?

Фока. Два раза.

Каляев отшатывается. Надзиратель подталкивает Фоку к двери.

Каляев. Так ты палач?

Фока (с порога). Эх, барин, а сам-то ты кто?

Уходит. Слышны шаги, слова команды. Входит Скуратов, очень элегантный, в сопровождении надзирателя.

Скуратов. Оставь нас. Здравствуйте. Вы не узнаете меня? А я вас знаю. (Смеется.) Уже стали знаменитостью, а? (Смотрит на него.) Разрешите представиться? (Каляев молчит.) Вы не отвечаете. Я понимаю. Одиночка, да? Неделя в одиночке – это тяжело. Сегодня мы прекратим одиночество, вы будете принимать визиты. Я для этого и пришел. Я уже послал к вам Фоку. Поразительная личность, не правда ли? Я подумал, что он вас заинтересует. Вы довольны? Приятно видеть человеческие лица после целой недели одиночества, разве нет?

Каляев. Смотря какие лица.

Скуратов. Хороший тон, хороший голос. Вы знаете, чего хотите. (Пауза.) Если я правильно понял, мое лицо вам не нравится?

Каляев. Да.

Скуратов. Я крайне разочарован. Но это недоразумение. Во-первых, тут освещение неважное. В подвале никто не выглядит симпатичным. К тому же вы меня не знаете. Иногда внешность отталкивает, но когда узнаешь душу…

Каляев. Довольно. Кто вы такой?

Скуратов. Скуратов, начальник департамента полиции.

Каляев. Лакей.

Скуратов. К вашим услугам. Но на вашем месте я бы выказывал поменьше гордыни. Может быть, вы к этому придете. Начинают с жажды справедливости, а кончают тем, что руководят полицией. К тому же, я не боюсь правды. Я буду с вами откровенен. Вы меня занимаете, и я хочу предложить вам способ добиться милости.