Фрэнсис Бернетт - Приключения маленького лорда

– Прощайте, маленький лорд Фаунтлерой. Спите хорошенько.

Утром Цедди даже не вспомнил, что, стараясь проснуться, он пробормотал в полусне:

– Прощайте, я очень рад, что видел вас. Вы такая хорошенькая.

И точно издали он услышал, что многие опять засмеялись. Почему им стало весело, он не знал.

В гостиной не осталось ни одного гостя. Мистер Гавишем поднялся со стула подле камина, подошёл к дивану и остановился около него, глядя на маленького лорда. Мальчик лежал удобно и сладко спал. Одна его ножка перекидывалась через другую, одна рука была закинута за голову. Тёплый румянец здорового, счастливого детского сна играл на его личике. Его вьющиеся, светлые, блестящие волосы рассыпались по жёлтому атласу. На эту картину стоило посмотреть.

Глядя на спавшего ребёнка, мистер Гавишем потёр свой бритый подбородок как бы с досадой и волнением.

– Гавишем! – раздался резкий голос графа позади него. – Что с вами? Я вижу, что-то случилось. Позвольте спросить: в чём состоял необыкновенный случай, который задержал вас?

Мистер Гавишем отвернулся от дивана, всё ещё продолжая потирать подбородок.

– Я привёз дурные вести, – ответил он, – ужасные вести, мой лорд. Хуже ничего быть не может. Мне грустно, что я должен передать их вам.

Некоторое время в течение этого вечера граф уже чувствовал беспокойство, глядя на Гавишема, а когда граф беспокоился, он всегда бывал в очень дурном настроении.

– Почему вы так смотрите на мальчика? – раздражённо спросил он. – Вы весь вечер смотрели на него, точно… точно… Ну скажите: почему вы так смотрели на мальчика, Гавишем, и теперь кружите около него, как зловещая птица? Разве ваши новости могут касаться лорда Фаунтлероя?

– Мой лорд, – сказал мистер Гавишем, – я не буду тратить лишних слов. Мои вести касаются именно лорда Фаунтлероя. И если то, что мне сказали, – правда, перед вами лежит и спит не лорд Фаунтлерой, а только сын капитана Эрроля. Настоящий лорд Фаунтлерой – сын вашего сына Бевиса, и в данное время он находится в Лондоне.

Граф схватился за ручки кресла так крепко, что на его руках налились вены. На лбу тоже проступили вены, а старое напряжённое лицо посинело.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил он. – Вы с ума сошли! Кто придумал эту ложь?

– Если это ложь, – ответил мистер Гавишем, – она, к сожалению, очень походит на правду. Сегодня утром ко мне пришла женщина и сказала, что шесть лет тому назад ваш сын Бевис женился на ней в Лондоне. Она показала мне брачное свидетельство. Через год после свадьбы они поссорились, и лорд Бевис стал платить ей деньги с тем, чтобы она жила отдельно от него. У неё пятилетний сын. Она американка из низшего класса общества, женщина совершенно невежественная, и только недавно поняла, какие права имеет её сын. Она посоветовалась с адвокатом и узнала, что её мальчик – настоящий лорд Фаунтлерой и наследник графского титула Доринкоуртов. Понятно, она требует, чтобы её права признали.

– ПРОЩАЙТЕ, МАЛЕНЬКИЙ ЛОРД ФАУНТЛЕРОЙ. СПИТЕ ХОРОШЕНЬКО

Курчавая головка на жёлтой атласной подушке пошевелилась. Нежный, долгий сонный вздох вырвался из раздвинутых губ, мальчик повернулся, но совсем не беспокойно. Очевидно, его не потревожила весть, что он оказывался маленьким обманщиком, что был вовсе не лордом Фаунтлероем и никогда не мог стать графом. Он просто повернул своё розовое личико к разговаривающим, точно желая дать возможность старику, который так серьёзно смотрел на него, лучше рассмотреть себя.

Красивое, суровое старое лицо было мертвенно-бледным, на нём застыла горькая усмешка.

– Я не поверил бы ни единому слову, если бы такой поступок не был вполне вероятным для моего сына Бевиса. Всё это так похоже на него. Он всегда был нашим позором! Мой сын и наследник Бевис, лорд Фаунтлерой, был слабым, лживым, испорченным молодым человеком с низменными вкусами. Вы говорите, что эта женщина невежественная, грубая особа?

– Мне приходится сознаться, что она с трудом умеет подписывать своё имя, – ответил адвокат. – Она совершенно невоспитанна и нисколько не скрывает своего корыстолюбия. Ей нужны только деньги. Она очень красива, но эта красота груба и…

Старый адвокат замолчал и вздрогнул.

Вены на лбу графа налились ещё сильнее, теперь они походили на лиловые верёвки. Его лоб покрылся холодным потом. Он вынул платок и вытер лицо. Улыбка графа стала ещё более горькой.

– А я, – сказал он, – я не хотел принять той, другой женщины, матери этого ребёнка – он указал пальцем на спящего мальчика. – Я отказывался признать её! А между тем уж она-то может подписать своё имя. Мне кажется, это наказание, возмездие!

Он вскочил со стула и стал ходить взад и вперёд по комнате. С его губ срывались резкие, ужасные слова. Бешенство, ненависть и жестокое разочарование бушевали в нём. Было ужасно смотреть на его отчаяние. А между тем мистер Гавишем заметил, что даже в разгаре ожесточения он, по-видимому, ни разу не забыл о маленьком мальчике, который спал на жёлтой атласной подушке, и не возвысил голоса настолько, чтобы разбудить его.

– Я должен был ждать этого, – говорил он. – С самого первого часа их появления на свет они были моим несчастием! Я ненавидел их обоих, и они ненавидели меня. И Бевис был худшим из них двоих, а между тем я всё ещё не верю этому. Я буду бороться до конца. Но Бевис мог жениться на такой невежде, мог!

И он снова стал сердито расспрашивать об этой женщине, о её бумагах, расхаживал по комнате и то краснел, то лиловел от сдерживаемой ярости.

Когда наконец граф узнал всё, что можно было узнать, мистер Гавишем тревожно посмотрел на него. Он совсем изменился, казался сломленным, потерявшимся. Ему всегда было вредно сердиться, но на этот раз волнение особенно сильно повредило ему, потому что он не только сердился, но и испытывал ещё другие, более тяжёлые чувства.

Наконец он медленно подошёл к дивану и остановился подле него.

– Если бы кто-нибудь сказал мне, что я могу полюбить ребёнка (тут его резкий голос зазвучал нетвёрдо и тихо), я бы не поверил. Я всегда терпеть не мог детей, а моих собственных – в особенности. Этого же мальчика я люблю, и он любит меня. Немногие любят меня, а он любит, любит… Он никогда меня не боялся и всегда доверял мне. Он более достоин знатности и богатства, чем я сам. Я это знаю, он сделал бы честь нашему имени.

Граф наклонился и с минуту смотрел на счастливое спящее личико. Его косматые брови были сердито сдвинуты, а между тем он почему-то совсем не казался сердитым. Старик протянул руку, откинул золотистые волосы со лба мальчика, потом позвонил в колокольчик.