Филипп Эриа - Семья Буссардель

- Дорогая тетушка!..

- Самой тяжкой была для меня необходимость приносить огорчение моим вздыхателям. Вы ведь знаете, каковы мужчины: они не умеют смириться с несчастьем. Получив отказ, кое-кто из моих поклонников уехал в Америку, другие пошли на войну и в осаде Константины искали себе смерти. Право, право, я могла бы назвать имена. - И таинственным тоном, словно сообщая государственную тайну, добавляла: - А главное, был один человек, которого вы хорошо знали... он не нашел в себе силы удалиться от меня и, раз я отказала ему в своей руке, решил стать хотя бы моим братом.

На этот раз Амели оторвалась от своего рукоделия и вскинула глаза на старую деву.

- Да, да, дитя мое, вы угадали! Миньон!.. Бедный Феликс! Как он меня любил и больше пятидесяти лет таил от всех свое чувство. Ни одного лишнего слова, ни одного взгляда! А дорогая моя Жюли ничего не подозревала, она ведь всегда кружилась в вихре удовольствий! Не хотелось бы мне осуждать ее, но в конце концов как же не видеть ее натуру: элегантная госпожа Миньон никогда не отличалась умом! Подумайте только: всю жизнь она будет уверена, что муж обожал ее! Хи-хи-хи!.. Смотрите не передавайте ей, какую тайну я вам открыла! Жюли придет в отчаяние. Ах, - устало вздыхала она, - теперь вот, когда уже нет в живых моего дорогого друга Феликса, я решилась довериться вам, и сразу у меня стало легче на душе.

Раскинувшись в кресле, тетя Лилина вытирала скомканным платочком отсутствующие слезы. Амели вновь принялась за свое вышивание, изображавшее нечто вроде щита, где на черном фоне красовались трубки, сигары и кисеты для табака; она хотела сделать из этой вышивки экран для камина в курительную комнату своего свекра. В тот день да и в следующие дни она услышала от тети Лилины множество выдумок, в которых фигурировали ее родственники. Чего только не было в этом сплетении интриг, мерзостей и гнусных преступлений! Из россказней тети Лилины, сразу же показавшихся Амели совершенно неправдоподобными, перед ней вырастали невероятные истории: о девушке, которую родные нарочно скомпрометировали, чтобы насильно выдать ее замуж; о старом холостяке, вокруг которого составили заговор в целях уловления наследства; о спекуляции земельными участками, которой противозаконно помогало некое высокопоставленное лицо, а в более далеком прошлом - огромный и скандальный судебный процесс по поводу военных поставок, в котором, по словам старухи, далеко не всех виновных постигло наказание...

- Сколько тайн в одном нашем семействе, дитя мое, - говорила тетя Лилина, - сколько тайн! И притом я ведь говорю лишь о тех секретах, которые я выведала, узнала случайно или разгадала задним числом, так что не грех и рассказать о них... Да вот, например, был один секрет... Сколько ни билась, никак не могла в него проникнуть. Фу, проклятый! - сердито выбранилась она и от пробудившегося раздражения скривила губы и злобно сверкнула глазами. - В холерный год мы были в Гранси. И там что-то произошло между моим отцом, Фердинандом и той самой Рамело, о которой вам так часто говорили. Да, что-то между ними произошло, но я так никогда и не могла узнать, что именно они натворили. Ровно ничего не могла узнать! Но уж наверняка там были дела не очень похвальные. Готова поручиться!

- Тетушка, вы себя утомляете. Да и вам давно пора принять лекарство.

- Ах, боже мой! Как же это я забыла! - воскликнула тетя Лилина, всегда аккуратнейшим образом исполнявшая предписания врачей. Но, проглотив ложку микстуры, она снова заговорила:

- Ах, уж эта Рамело! Еще одна темная личность! Но совершенно ясно, какую роль она играла в нашем доме. Все очень просто, не даром же отец носил траур после ее смерти и нас заставил носить. Ну что тут говорить!.. Да, да, уверена, что из-за этой связи и умерла бедная моя маменька!

- Дорогая тетушка, при всем моем уважении к вам я все-таки убедительно прошу вас: поговорим о чем-нибудь другом, - сказала Амели, стараясь ласковой улыбкой смягчить свои слова. - Я не имею никакого права выслушивать подобные признания.

- Ах, ах! Подумаешь! Я ведь вам не все говорю!.. Не бойтесь. Могла бы сказать кое-что весьма неприятное для вас, нарушить ваше безмятежное спокойствие, госпожа Буссардель, да уж не скажу! - ответила старая дева, так странно подчеркивая слова "госпожа Буссардель", что Амели, принявшаяся было вышивать перекрещенные трубки, вновь вскинула на нее глаза.

- Нечего, нечего! Не смотрите на меня таким взглядом, - ехидничала тетя Лилина. - Любопытство разгорелось, да? Ничего не скажу! Вы разве не довольны своей судьбой?

- Нет, дорогая тетушка, вполне довольна и, право, не желаю ничего знать и ничего не понимаю в ваших словах. Пора уж мне ехать домой...

Она воткнула в канву иголку, свернула вышивание и встала с кресла.

- Что? - воскликнула старуха с самым серьезным видом и, схватив ее за руку, не отпускала от себя. - Разве вам мало того, что вы официально числитесь госпожой Буссардель, так и в документах записаны? Разве ваши дети не носят фамилию Буссардель?

"Вот заболталась до того, что уже сама не соображает, что говорит!" думала Амели, надевая перед зеркалом шляпку.

- Ведь их папашу, вашего любезнейшего Викторена, весь свет признает сыном Фердинанда Буссарделя! - злобно воскликнула старуха.

"Вот она к чему клонит! Опять хочет очернить своего крестника..." И Амели наклонилась, чтобы поцеловать на прощанье тетю Лилину. Старуха крепко сжала губы и отвернулась. Тогда Амели поцеловала у нее руку и ушла.

В следующем году на улице Нотр-Дам-де-Шан праздновали день рождения тети Лилины. Амели в качестве распорядительницы сократила число приглашенных, боясь утомить больную. Однако аббат Грар не был вычеркнут из списка, и хотя Амели больше не встречала его у тетки, она полагала, что по такому случаю он придет. Но аббат не появился, не было также и других духовных особ. Это обстоятельство заметил и старик Буссардель, и его сестра Жюли Миньон, но они ни слова не -сказали Амели. Семейство Буссарделей не отличалось большой религиозностью, в нем мужчины в возрасте от пятнадцати до двадцати лет, а женщины - от двадцати до тридцати лет - по очереди отбрасывали веру в бога, как изношенную детскую одежду, из которой они уже выросли, но между собой они избегали говорить о религии - это было одно из молчаливых соглашений, принятых в их семейном клане и проистекавших скорее из тактичности, чем из христианской кротости, так же как благотворительностью они занимались из светского тщеславия, а не из истинного милосердия. Нарушить это сдержанное отношение к вопросам религии могло бы только какое-нибудь экстраординарное событие, а в их жизни таких событий не происходило.

В день рождения тети Лилины, когда все уже собрались уходить, Викторен, весь вечер избегавший разговоров со своей крестной, подошел проститься с ней и, наклонившись, подставил ей лоб для поцелуя. Старуха милостиво поцеловала его; он оперся руками о подлокотники кресла и выпрямился, но тут крестная мамаша удержала его за рукав.