Филипп Эриа - Семья Буссардель

- Но вы утомитесь.

- Мы их пере... перелистаем вместе, - Вам очень хочется?

- Очень, дитя мое.

Госпожа Буссардель подошла к шкафу, достала оттуда альбом и вновь села у постели, положив альбом себе на колени. Больная протянула здоровую руку, но племянница крепче прижала к себе альбом; тетя Лилина видела хорошо знакомый переплет из зеленого полотна с золотым тисненым узором во вкусе 1830 года.

- Минуточку, тетушка, одну минуточку! У нас с вами есть еще маленькое дело.

- Что такое... дитя мое? - спросила тетя Лилина, думая, что, вероятно, ей уже пора принимать какие-нибудь пилюли.

- Вы не помните одного нашего разговора? Вы тогда так и не захотели сказать мне то, что вам известно о некотором обстоятельстве!..

И говоря это, Амели следила за тетушкой Лилиной; та не отвечала, но слушала внимательно, в ее глазах, хотя один глаз всегда был теперь полузакрыт, Амели заметила проблеск ясного сознания, как это случалось, когда больная чувствовала себя лучше.

- Ну вот, пора вам решиться все сказать, тетушка. Ведь мы с вами жили дружно до сих пор, не правда ли? Я хорошо за вами ухаживаю?

- Да, да.

- Очень рада. Если вы хотите, чтобы мы и дальше жили в добром согласии, вы должны сегодня без всяких упрашиваний избавить меня от сомнений, которые вы сами же и вызвали, тетушка.

- Что... что вы хотите... знать?

- То, что вы сами знаете про Викторена.

- Про Викторена?.. Но я больше вашего ничего не знаю...

- Нет, тетушка, знаете.

Положив альбом на колени, госпожа Буссардель, сидевшая напротив парализованной старухи, взяла ее за руки и впилась взглядом в ее глаза, словно хотела ее загипнотизировать.

- Поглядите мне прямо в лицо и скажите: вы вправду ничего не знаете?

- Ничего... не знаю... дитя мое.

- Можете поклясться? Спасением своей души?

- Поклясться не могу... Я веру... веру... верующая... Зачем мучаете меня?.. Я плохо себя чувствую.

- Тетушка, до тех пор пока вы не перестанете упрямиться, мы разговор не кончим. Я ведь не уступлю. Я твердо решила добиться от вас интересующих меня

Наступило молчание. Госпожа Буссардель выжидала, чтобы ее слова дошли до притупившегося сознания старухи, Наконец больная сказала чуть слышно:

- Я не смею этого говорить... Только я одна должна знать... Мне не дано... дозво... дозволения.

- Как! - воскликнула Амели, догадавшись из этих слов, что духовник запретил ее благочестивой родственнице говорить, и мысль, что кому-то постороннему известны их семейные тайны, в которые она сама до сих пор еще не может проникнуть, прибавила ей решимости... - А если я дам слово, что все буду держать в секрете? - спросила она. - Это еще что такое? Кто там? К нам нельзя.

Старушка горничная, постучавшаяся к ним, сказала через дверь, что пришел аббат Грар, хочет навестить барышню.

- Нельзя! - ответила Амели. - Мадемуазель Буссардель сегодня не принимает,

- Впустите... впустите его! - взволнованно залепетала тетя Лилина.

Госпожа Буссардель взглянула на нее, потом, приняв какое-то решение, поднялась, положила альбом на круглый столик и вышла из комнат, затворив за собою дверь.

- Господин аббат, я очень сожалею. Тетушка сегодня не принимает. К ней нельзя.

- Надеюсь, ничего серьезного?

- Нет, конечно. Но сегодня ей назначены некоторые процедуры... Право, очень жаль, что вы напрасно потрудились...

- Ничего, ничего... Это не имеет значения, сударыня, не имеет значения, - миролюбиво ответил аббат Грар и, не настаивая, потащился к выходу. - До свидания, сударыня! Всего хорошего, сударыня!

- Ни под каким предлогом не беспокойте нас, - сказала госпожа Буссардель горничной, когда аббат удалился, и, вернувшись в спальню тети Лилины, заперла дверь на ключ.

Вышла она из комнаты, когда уже стемнело.

- Уложите сейчас же тетушку в постель, - сказала она горничной, - мне кажется, она утомилась.

Забившись в глубокое кресло, свесив голову набок и полузакрыв глаза, старуха бормотала что-то бессвязное. Племянница, уже надев шляпку и собравшись уходить, подошла к ней, пощупала ей пульс, по-видимому, он не вызвал у нее беспокойства. Затем она наклонилась и поцеловала больную.

- Спокойной ночи, тетушка!

Старуха ответила только жалобным стоном, на который госпожа Буссардель не обратила никакого внимания. Прислонившись бедром к столику, где так и остался лежать уже ненужный альбом, она застегивала перчатку и спокойно давала горничной указания относительно ухода за больной ночью.

Вечером за обедом она сообщила своим домашним, что тетя Лилина все в том же положении и нет никакой надежды, что ее состояние улучшится, а следовательно, необходимо нанять для нее сиделку.

Все семейство дружным хором восславило мудрость этого решения. Никто из родственников никогда не оспаривал постановлений Амели, а кроме того, Буссардели, по мере их умножения и роста благоденствия, все с большим философским спокойствием относились к болезням и даже к смерти членов своего клана. Привязанность, соединявшая их, была столь безлична, направлена на весь буссарделевский лагерь, так мало имела оттенков и избранников, что утрата одного из близких становилась для них все менее горькой; наличие остальных родственников тотчас же давало их душам благотворное успокоение. Только обратившись к уже далеким временам начала столетия и становления их семейства, можно было бы найти у Буссарделей истинную скорбь об утраченных близких.

- Завтра утром, - сказала Амели, - я попрошу Карто де ла Шатра срочно прислать нам надежную сиделку. Каролина, вы будете завтра днем дома?

- Если нужно, буду, дорогая.

- Окажите мне, пожалуйста, услугу, примите эту женщину и передайте ей, чтобы в понедельник утром (завтра ведь воскресенье) она явилась на улицу Нотр-Дам-де-Шан. Я сама ей дам все указания и представлю ее больной. Но завтра днем я не свободна: мне надо сделать множество визитов, которые я бесконечно долго откладывала.

На следующий день, выехав из дому после завтрака, она приказала отвезти ее на вокзал Сен-Лазар.

- Возвращайтесь домой, - сказала она кучеру. - За мной приедете сюда к шести часам вечера.

Она села в первый же поезд, отправлявшийся в Версаль, вышла из вагона в третьем часу дня и, помахав зонтиком, подозвала извозчика, поджидавшего седоков на стоянке у вокзала.

- Извозчик, в Шеней. Почасно.

- Как ехать прикажете? Через долину Сент-Антуан, мимо Трианона?

- Кратчайшей дорогой.

Лошадь была запряжена в коляску. В защиту от летнего солнца у экипажа имелся тиковый верх с бахромой из помпончиков, - он мог бы напомнить госпоже Буссардель о ее свадебном путешествии на юг Франции.

При въезде в Шеней извозчик повернулся на козлах и спросил у Амели, где она желает сойти.

- Поезжайте на площадь.

На площади она подозвала проходившего мимо крестьянина.