Филипп Эриа - Семья Буссардель

Атмосфера домашнего святилища, царившая со смерти Лидии в этой низкой комнате, стала необходимой вдовцу. Правда, после дневной суеты он не обретал тут душевного спокойствия и даже испытывал какую-то смутную тоску, у него немножко щемило сердце, но такое настроение не лишено было прелести. Сев за стол, он развернул папку с бумагами, бросил взгляд на портрет жены, вздохнул и в притихшем своем жилище, где уже уснули два его сына и две дочери, закончил достопамятный воскресный день работой.

Однако с появлением в доме новых колыбелей ему пришлось познакомиться со многими весьма реальными заботами и острее ощутить отсутствие покойной жены. Предчувствие, которое у него было когда-то, в известной мере осуществлялось. Шли дни, и на каждом шагу возникали случаи, заставлявшие его сильнее чувствовать свою утрату. Тем, кто говорил с ним об усопшей, он доверительно сообщал: "Чем дальше, тем больше мне ее не хватает"; это не было ложью, но его признание, казавшееся людям доказательством глубокой скорби, скорее всего вызывалось тяготами отцовских обязанностей и неудобствами жизни вдовца. Недоставало ему не столько Лидии, сколько супруги, а главное - матери его детей.

Настал день, когда близнецы впервые серьезно заболели. Деревенская жизнь, чистый воздух Муссо шли им на пользу, а парижский воздух дурно на них подействовал. Под рождество они сильно простудились, а после Нового года заболели коклюшем. При этом испытании Рамело повела себя столь же достойно, как и при рождении двойняшек. Ее опыт, ее чутье, ее решительный характер и упорство в борьбе с недугом, ее умелость, которой она значительно превосходила Батистину, плохо справлявшуюся с непривычными для нее обязанностями, сыграли важную роль в исцелении малюток и были большим подспорьем Флорану, совсем потерявшему голову. Соседка по квартире теперь уже окончательно вошла в жизнь семейства Буссардель. Ведь оно чуть не лишилось обоих близнецов, Флоран не колеблясь заявил, что их спасла добрая Рамело.

Маленький Фердинанд в первые дни как будто переносил болезнь тяжелее брата, а между тем поправился быстрее. Все домашние, особенно отец, старались найти разницу между близнецами. Несомненно, братья отличались друг от друга темпераментом, и это уже проявлялось совершенно ясно: Луи, казавшийся крепче, был вялым увальнем, а хрупкий Фердинанд - бойким смышленым мальчуганом.

Разница увеличивалась с каждым месяцем, с каждым годом. В раннем детстве Фердинанд бегал, падал, набивал себе шишки, украшал свои коленки царапинами и ссадинами, но никогда не плакал. Луи, медлительный и осторожный, ходил за братом по пятам, восхищался им и был у него в подчинении. Не прошло и года после их возвращения из Муссо, а в квартире на улице Сент-Круа царили уже не оба близнеца, а только Фердинанд. Он завоевал первое место в доме, и каждый плясал под его дудку.

Прежде всего, ему повиновались сестры, обожавшие своих братьев. Но Аделина видела их только по воскресеньям. С десяти лет отец отдал ее в пансион мадемуазель Вуазамбер. Это учебное заведение для девиц пользовалось наилучшей репутацией в мире финансистов, в противоположность пансионам Сен-Жерменского предместья, руководимых бывшими воспитанницами Сен-Сира, они все больше теряли свой престиж. Все идеи претерпевают эволюцию. Либералы постепенно приобретали силу, к тому же оккупационные армии возвратились наконец в свои страны.

Жюли, которая была всего лишь на пять лет старше братьев и пока еще училась только у Рамело, разделяла с близнецами их игры и прогулки. По своей природной резвости и ребячливости она была близка им. Она оказалась мастерицей выдумывать представления, в которых мальчуганы могли принимать участие, и сама особенно хорошо изображала дикаря: наряжалась, мазала себе лицо сажей, а братья брали ее в плен и обращали в рабство; один - легко угадать который - выступал в роли капитана фрегата, а второй соединял в своем лице весь экипаж корабля и выполнял приказания капитана.

Когда Жюли пошел одиннадцатый год и ей полагалось бы присоединиться к старшей сестре в пансионе мадемуазель Вуазамбер, отец вдруг заявил, что не для всех девочек одинаково пригодны одни и те же методы воспитания, что у Жюли заметна сильная потребность в движении и отдавать ее в закрытое учебное заведение преждевременно. А на деле он просто хотел подольше удержать ее при братьях: ведь она так хорошо умела их забавлять. Флорану жаль было отнять ее у малышей, тем более что у Батистины характер испортился, она не всегда была весела и терпелива с близнецами, как то следовало бы. Итак, младшей дочери он предоставил отсрочку, и Жюли на радостях принялась шалить напропалую.

Как-то раз в начале весны, в дождливый день, когда маленьким Буссарделям нельзя было пойти погулять, они все трое собрались в детской и играли в Робинзона Крузо. Натянули покрывало между кроватью, в которой спали близнецы, и кроватью Жюли - это была хижина Робинзона. Близнецам шел тогда шестой год. Фердинанд расположился в хижине, как оно и подобает вождю. Луи покорный Пятница - стоял на страже у входа, а Страшный Людоед, которого изображала Жюли, бродил в окрестностях. Метелка из красных перьев для чистки мебели от пыли служила ему головным убором, отличительным признаком его племени и его личной жестокости; для довершения сходства этого дикаря с обитателями берегов Ориноко у него болтался у пояса набор кукольной кухонной посуды - остатки "хозяйства", подаренного когда-то Жюли. Индеец производил воинственные набеги, пробирался ползком, укрываясь за стульями, а осажденные делали вылазки, которые закончились важными переговорами на людоедском языке. Исполнившись чувства согласия, все трое уселись перед хижиной в кружок.

Успокоенная этой мирной картиной, Батистина ушла на кухню гладить тонкое белье, не желая доверить эту работу Жозефе. Через несколько минут она

- Чем это пахнет, Жозефа? Вы не слышите?

- Нет, ничего не слышу, Батистина.

Обе опять принялись за работу; Жозефа готовила какое-то блюдо.

С того дня как она неожиданно вошла в жизнь этой семьи, она научилась хорошо стряпать. Детей Жозефа обожала, а они называли ее попросту Зефа и, руководясь верным чутьем, угадывая в ней существо, самой природой предназначенное служить им жертвой, вертели ею как хотели. Она уже немножко позабыла о своих несчастьях, но сохранила привычку плакать; правда, теперь она плакала, не переставая при этом работать или отвечать на вопросы людей, плакала, так сказать, без печали.

- Жозефа! - опять забеспокоилась Батистина. - У вас, наверное, что-то горит.

Но прежде чем Жозефа успела ответить, она посмотрела на дверь, оставленную открытой. Запах гари шел, несомненно, из господских комнат, и вдобавок оттуда доносился сильный шум и стук. Няня сразу отставила горячий утюг, выбежала в коридор и помчалась в детскую. Боже, что она видит! Комната полна дыма, огонь уже бежит по занавескам обеих кроватей, а перед хижиной Робинзона догорает костер - причина всей беды. Близнецы ведут себя храбро, не ревут и смотрят, как суетится Жюли, а та, по-прежнему с метелкой на голове, с жестяными кастрюльками и мисками, позвякивающими у пояса, проявив большую сообразительность, стягивает занавески полога, срывает их, чтобы пожар не распространился. Батистина отбрасывает ее.