Филипп Эриа - Семья Буссардель

- Папенька, - сказал Фердинанд, - собирай сам и поручай собирать любые справки, какие считаешь нужным, однако я должен оставаться за кулисами. А когда ты все как следует узнаешь и мы примем окончательное решение насчет этого брака, тогда уж твое дело будет стушеваться: прошу тебя отойти в сторонку - я сам вступлю в бой и одержу блестящую победу. Буссардель со смехом воскликнул, что Фердинанд немыслимый нахал, таких сыновей еще не было на свете. Действительно, он впервые видел, чтобы молодой человек принимал такое деятельное участие в переговорах о собственной своей женитьбе, опять-таки новые веяния. И вместе с тем ему ужасно нравилось в Фердинанде это сочетание бесспорной сыновней покорности и дерзкой самоуверенности. Буссардель показал себя таким же, как и все отцы, любующиеся в своих сыновьях теми чертами, которые сами они, отцы, не осмеливались иметь.

- Очень рад твоему оптимизму, голубчик, но знаешь, - сказал он, напоминая Фердинанду о его хвастовстве, - эта девица не единственный в семье ребенок.

- Тем хуже... Нет, право, так даже лучше! Приятно побеждать препятствия. Но сестер-то у нее все-таки нет.

Через неделю, имея в руках целую пачку сведений, справок, доказательств и цифр, отец с сыном пришли к соглашению, и Фердинанд сказал:

- А теперь, папенька, жребий брошен. Предоставь мне свободу действий. Вот посмотришь, не пройдет и двух месяцев, госпожа Бизью явится к нам и предложит мне руку своей дочери, если только не приедет из Савойи нарочно для этой цели сам папаша.

- Но ты, я думаю, не собираешься скомпрометировать Теодорину?

- Что за глупости! - воскликнул Фердинанд. - Я хочу, чтобы и родители меня полюбили.

Он задумал добиться успеха в весьма трудной задаче: его брак по рассудку должен быть для девушки браком по любви.

На той же неделе он познакомился с братом девицы Бизью, который каждое утро катался верхом в Лоншане. Как-то в воскресенье этот молодой человек привез Фердинанда к завтраку к себе домой и познакомил со своей молодой супругой и с сестрой, которая в тот день тоже завтракала у них.

Теодорина Бизью оказалась девицей совсем низенькой, но держалась так, словно была высокой. Хоть ей приходилось смотреть на всех снизу вверх, она словно окидывала людей взглядом с ног до головы; у нее самой ноги были коротенькие, и она выигрывала, когда сидела: гордая посадка головы при этом уже не казалась смешной, девица Бизью становилась привлекательной. У нее был широкий, но низкий лоб, большие глаза, смотревшие внимательным и твердым взглядом, тонкие губы; черты ее редко выражали волнение. Сейчас она казалась старше своих лет, но именно такой должна была остаться надолго: она принадлежала к числу тех женщин, которые и в пятнадцать и в пятьдесят лет кажутся тридцатилетними.

"Протестантскую кровь", как говорила Аделина, девица Бизью унаследовала от матери, но и та уже венчалась в католической церкви. Отец был католик, Теодорину и брата воспитывали в правилах католической церкви. Аделина, однако, утверждала, что в девушке ясно проглядывают гугенотские черты характера, и в этом она, кажется, не ошибалась. Но благочестивая сестра Фердинанда вскоре убедилась, что эти соображения ничего не значат в глазах ее отца и брата, а поскольку все, что касалось ее лично, имело для нее смысл только как средство произвести впечатление на окружающих, она вдруг потеряла интерес к этому замыслу.

- Ах! - говорила она брату. - С болью в сердце смотрю я на твою женитьбу! Но раз ты так этого хочешь... Я буду молить бога, чтобы он простил тебя.

- Допускаешь ты, - ответил Фердинанд, - что у протестантов сознание долга властвует в душе надо всем? Тогда допусти также мысль, что мне хочется иметь такую жену, у которой есть чувство долга. Тебя, дорогая моя сестрица, беспокоит ее происхождение, а меня, наоборот, оно успокаивает. Я вовсе не хочу, чтобы супруга Буссарделя таскалась без меня по балам! - Повернувшись к отцу, он, как мужчина мужчине, добавил вполголоса: - Или наставляла бы мне рога!

- Какие у тебя странные представления о замужних дамах, - с искренним удивлением сказал отец.

- Просто я знаю женщин, - все так же тихо ответил сын.

Буссардель внимательно посмотрел на этого юношу, который воображал, что в двадцать один год он знает больше, чем пятидесятилетний отец, и умел почти убедить отца в этом своем превосходстве. Такого рода неожиданности не могли объясняться ни новыми методами воспитания, ни новшествами в нравах и обычаях, и отец уже задавался вопросом, не возникала ли по каким-то неведомым причинам новая порода молодых людей сама по себе, как изменяются некоторые породы животных. Кстати сказать, ему совершенно не было известно, какими маневрами Фердинанд намеревался достигнуть своей цели, какие приемы он уже пустил в ход, каких результатов уже добился этот прирожденный стратег. Даже сама Аделина, по видимости далекая от всяких любовных интриг, а на деле относившаяся к ним с большим любопытством, ничего не могла выведать о романе Фердинанда. Луи, вероятно, был посвящен в тайны своего брата, но не выдавал их никому.

- Молчок! - говорил Фердинанд, когда к нему приставали с расспросами. Настоящий полководец никогда не раскрывает своих планов.

Он и в самом деле не собирался сообщать родным, каким образом рассчитывает заполонить будущую свою жену. В то время он еще соглашался видеть в родных полусообщников, но позднее, когда Теодорина уже носила его имя, стала хозяйкой его дома, родила ему детей, он пожалел, что забавлял отца и сестру шуточками на ее счет. Он не хотел, чтобы насмешливые воспоминания подрывали уважение, которым должна была у всех пользоваться госпожа Буссардель. Нет, даже и к будущей госпоже Буссардель не следовало относиться непочтительно.

Итак, действия Фердинанда оставались для домашних скрытыми, и видно было только, что они стоили ему немалых усилий. Он не пренебрегал ни малейшим козырем, замучил своего портного и сапожника. Однажды на квартиру явился какой-то человек в сопровождении мальчишки-рассыльного, который нес какие-то картонки, и Фердинанд заперся с ним в "детской". Возвратившись откуда-то домой, Луи застал Аделину на месте преступления: она подглядывала в замочную скважину. Он пристыдил ее: в таком возрасте не годится подсматривать, но не стал ничего объяснять и вошел в комнату, лишь когда сестра улизнула. А дело обстояло просто: Фердинанд заказал себе у знаменитого Штауба костюм турецкого султана, которого должен был изображать в "живых пословицах", разыгрывавшихся в доме, где часто бывала госпожа Бизью с дочерью; Фердинанд велел портному принести костюм на дом, так как собирался прорепетировать с братом свою роль. Обычно он не любил утруждать себя из-за всяких пустяков, но если уж решал что-нибудь сделать, то делал на совесть.