Филипп Эриа - Семья Буссардель

Фердинанду пришлось попросить отца открыть ему дополнительный кредит, и Буссардель тотчас же предоставил его. Два-три раза он обращался также к отцу с просьбой достать ему ложу в Итальянскую оперу. Прошло немало дней, и вот Буссардель, к удивлению своему, встретил на банкете, который устраивали биржевые маклеры, отца Теодорины - он не знал, что господин Бизью приехал в Париж; фабрикант уединился с ним в амбразуре окна, они побеседовали, и Бизью пригласил его позавтракать с ним на той же неделе в ресторане "Канкальская скала", сказав, что это будет холостяцкий завтрак, за которым и поговорят один на один. Словом, меньше чем через четыре месяца с того дня, как Жюли бросила имя Теодорины Бизью в кружке родственников, собравшихся на улице Сент-Круа, кюре церкви Сен-Филипп дю Руль обвенчал эту девицу с Фердинандом, и она стала пока что единственной госпожой Буссардель. Биржевой маклер Флоран Буссардель никогда не мог забыть, какое чувство охватило его, когда он после венчания проел позади новобрачных через всю церковь, возглавляя свадебное шествие, и показался в перистиле.

Было еще только начало марта, но день выпал такой погожий, что по выходе из полутемного храма солнечный свет на лице показался всем необычайно ярким. Буссардель был ослеплен. Перед церковью, на перекрестке улиц Фобур дю Руль, Фобур Сент-Оноре, Ангулемской и Пепиньер полно было экипажей и зевак. Прошмыгнув под мордами лошадей, ребятишки подбирались к самым ступенькам паперти, устланным красным ковром. Кони ржали, нетерпеливо фыркали и били копытом, позвякивая бубенцами и уздечками, и все эти звуки смешивались с окриками кучеров, с приветственными возгласами толпы, сгрудившейся за толстыми красными шнурами, а из широко открытых дверей храма неслись мощные звуки органа. Свадьба была богатая, из тех, что вызывают восхищение простонародья. На паперти сверкали драгоценностями туалеты дам, на мостовой теснились дорогие упряжки, новомодные коляски, изящные маленькие кареты с вензелем на дверцах. Буссардель принимал приветствия Парижа, гремевшие внизу, у его ног, и чувствовал, что позади него движется избранное столичное общество, люди богатые и влиятельные, люди, которые властвовали сегодня и будут властвовать завтра. Какое стечение публики! Собралась она, чтобы присутствовать на бракосочетании его сына с наследницей господ Бизью, и пусть она дочь промышленника, а не аристократа, зато эту семью все уважают и уже многие поколения она владеет большим богатством. Буссардель предложил руку матери невесты; на ней было платье из кружев шантийи - целое состояние. И, ступив на красный ковер, в сиянии света, в праздничном шуме, он невольно остановился и вздрогнул. Госпожа Бизью посмотрела на него.

- Какой радостный день, сударь!

- Ах, сударыня! - бормотал Буссардель. - Очень радостный день.

- Детки наши на верху блаженства. Сразу видно. Невольно умилишься!

- Да, сударыня... Я счастлив, очень счастлив!

XIII

Весной после этого события Буссардель чувствовал себя утомленным, разбитым, словно после какой-то тяжелой работы. Фердинанд уже два года практиковал в отцовской конторе, и довольно успешно; контора стала теперь внушительной машиной, все ее колесики вертелись без толчков, без спешки, без перебоев, и маклеру приятно было постепенно передавать управление ею в руки сына.

- Надо бы вам отдохнуть немного, Буссардель,- говорила Рамело. Правда, надо.

Он и сам чувствовал, что завершилась важная полоса в его жизни, а может быть, и в жизни всех его близких. Пройденный этап отмечала женитьба Фердинанда на девице Бизью. Отец хорошо понимал, что представляла для его семьи низенькая Теодорина, особа довольно скрытная, как много значило и ее большое приданое, и большие надежды на будущее наследство, и ее большие добродетели, весьма, однако, отличные от тех добродетелей, которые передали своим детям Лидия Флуэ и Флоран Буссардель. Он понимал также, что раз Буссардели породнились с Бизью и с Миньонами, в их семье всегда будут заключаться блестящие браки. Для двух первых понадобились дипломатия, настойчивость, умение очаровывать. Теперь же, если, к несчастью, сыновья в семье Буссардель будут неудачные или неловкие, а дочери - дурнушки, они все равно сделают хорошие партии, потому что деньги притягивают деньги, и раз уж создалась слава, что в такой-то семье удачно женятся и выходят замуж, для ее отпрысков всегда найдутся женихи и невесты, готовые предложить свое имя, свой капитал, почетное положение, свое приданое, и даже не понадобится выставлять напоказ, что они могут получить взамен. Весьма возможно, придет такое время, когда семья разрастется и станет настолько богата, настолько могущественна, что браки в ней будут заключаться между двоюродными, троюродными братьями и сестрами, и это будут блестящие партии. Сам-то Буссардель этого, конечно, не увидит, но Фердинанд доживет до таких счастливых времен, если бог пошлет ему долголетие...

Буссардель часто раздумывал обо всем этом. Сколько дорог пройдено с 1815 года! Воспоминания смешивались с мечтами. Буссардель охотно перебирал в мыслях все прошлое и теперь сблизился со старухой Рамело. Ей с каждым днем все труднее становилось двигаться. Погрузившись в обширное глубокое кресло в своей спальне, она выбиралась из него только в случае крайней необходимости, когда звали к столу; если же ей нужен был стакан воды или носовой платок, она, когда-то такая подвижная и хлопотливая, так не любившая, чтобы ей прислуживали, звала горничную при помощи маленького золотого свистка; свисток этот ей подарила Жюли в день семидесятилетия, и Рамело носила его на шнурочке, надетом на шею, так же как и медальон с миниатюрой, на которой изображена была головка Лидии. Аделина скопировала ее со старого портрета матери.

Буссардель, занятый теперь немного меньше, привык заходить в комнату Рамело, загроможденную всяким хламом, и часами сидел со старухой. Обстоятельства жизни обратили двух этих людей, столь несхожих между собою, в сотоварищей; сидя в креслах у окна, они подолгу разговаривали. По-прежнему беседы их полны были взаимной враждебности, скрытой, подавленной, притупившейся враждебности, которая уже лет пять едва сквозила в словах, в повадках, в дружеской преданности. Конечно, с годами маклер высоко поднялся над женщиной в чепце "шарлотке", но в иные дни стоило ему очутиться в ее комнате, он вновь становился прежним Флораном, забывал о своем богатстве, о своем положении и, как в молодости, испытывал чувство стыда. Он поддавался этому чувству, как поддаются дурной привычке, говоря себе, что уж это в последний раз, или как возвращаются в края с тяжелым климатом, которые нанесли ущерб вашему здоровью и все же тянут вас к себе. Рамело была единственным человеком на свете, с которым он мог хотя бы безмолвно разделить тайну смерти Лидии; да, в сущности, эта тайна была единственной темой их бесед. Но они ее никогда не облекали в слова, только подразумевали и чувствовали ее. Это сообщало самому обыденному диалогу опасный и влекущий отзвук. Чем больше лет отдаляло их от этой тайны, тем сильнее становилась ее власть над ними обоими. Вскоре Флоран Буссардель взял за обыкновение посещать Рамело ежедневно, всегда в один и тот же час.