Филипп Эриа - Золотая решетка

Часовой крикнул кого-то невидимого отсюда. На его зов явился второй солдат, тоже в каске и при оружии, он-то и повел Агнессу в уборную. Поставив ногу в сапоге на порог уборной, он придержал створку двери, и, таким образом, Агнесса не могла запереться. Однако она приняла это с легкостью, за которую сама себя похвалила: "Я определенно делаю успехи - уже научилась не видеть в них людей".

Вернувшись в свой загон, Агнесса повязала черный шарф тюрбаном, закуталась в пальто, устроилась поудобнее, закрыла глаза и по старой привычке, оставшейся еще с юности от авеню Ван-Дейка, стала читать про себя стихи, чтобы скоротать часы бессонницы, и читала все, что приходило в голову.

Лавины золота с извечной синевы,

В день первый...

На следующее утро ее все так же manu militari {под стражей - лат.} отвели в пустой вагон, одиноко стоявший на путях в стороне от вокзала. Как только она поднялась в вагон, за ней заперли дверцу, и, решив, что все другие вагоны тоже заперты, она смело отправилась в конец коридора, чтобы хоть немного привести себя в порядок без свидетелей. Из крана текла мутная вода, отдававшая железом. Когда дошла очередь до чистки зубов, Агнесса не пожалела пасты, которую достала из несессера, чтобы отбить мерзкий вкус, а

К вагону прицепили еще несколько других, и только после десяти часов состав тронулся. Светило солнце, бесцветное, холодное, и Агнесса высчитала, что в Мулэне она может попасть на такой же вечерний поезд, как тот, из которого ее вчера высадили, и, таким образом, прибудет в Париж в четверг на рассвете.

Следуя указанию майора - а он, приходилось признать, был единственным человеком, который дал Агнессе вполне определенные сведения, - она стала готовиться к выходу в Сен-Жер-мен-де-Фоссе. Снова очутилась она в свободной зоне, но, проезжая днем через этот край, который накануне их поезд прошел ночью, она не заметила никаких внешних признаков демаркационной линии: ни противотанковых рвов, ни колючей проволоки, даже простых столбов, и тех не было. Граница, которую она пересекла дважды, даже не заметив, что это граница, стала мало-помалу в ее глазах символом, абстракцией и оттого приобрела силу наваждения.

Агнесса переставила свои часики по французскому времени. Накануне вечером, приближаясь к границе, она перевела их на час вперед, считая, что уже очутилась в другой зоне, или, вернее, желая убедить себя в этом. Эта разница во времени являлась одним из немногих и опять-таки условных признаков смены зон. Агнесса вспомнила рассказы Мано о том, как люди, тайком пробиравшиеся в оккупированную зону, попадались именно из-за этой ничтожной мелочи. Полицейские в штатском подходили к такому перебежчику и с самым невинным видом спрашивали, который час, а тот, бросив взгляд на запястье, называл французское время, то есть выдавал себя, если, конечно, не переводил часы вперед как раз в момент перехода из одной зоны в другую.

Наконец поезд остановился. Агнесса прочитала на здании маленького вокзальчика название Сен-Жермен-де-Фоссе, и в ушах ее вновь прозвучали эти несколько слогов, которые выкрикнул невидимый в темноте голос, как раз в ту минуту, когда их с трудом тащившийся по рельсам поезд остановился здесь прошлой ночью. Гнев и сожаление охватили ее: вот если бы знать тогда!.. Но она тут же подавила свой порыв, ведь она решила пренебречь всеми нелепостями, неизбежными при таком путешествии, напротив, она твердила себе, что ничего особенного не случилось, нет, правда, это же сущие пустяки по сравнению с тем, что ежедневно испытывают люди здесь, на этой демаркационной линии, на всех границах, не говоря уже о Париже и прочих местах, судя по рассказам Мано.

Железнодорожник, стоявший у выхода, указал домик, где, если посчастливится, она Может найти средства передвижения и человека, который ее повезет. При словах "средства передвижения" Агнесса с ужасом подумала, уж не идет ли речь о лошадях и что путешествие в сорок километров до Мулэна потребует много часов. Тем не менее, не выпуская из рук чемодана, она тут же направилась по указанному адресу и к великой своей радости обнаружила, что хозяин просто-напросто "держит такси" и, видимо, не испытывает недостатка в горючем. И убранство дома, и внешний вид хозяина, и прекрасное состояние машины свидетельствовали, что ремесло это дает доход, и немалый. Впрочем, владелец машины категорически отказался пускаться в путь до завтрака. И чтобы не произошло никаких недоразумений, он потребовал задаток, который Агнесса безропотно ему вручила. Только никого с собой не берите, предупредил он.

- Но я ведь одна.

- Я ничего и не говорю, только не вы одна хотите попасть отсюда в Мулэн. Поэтому не сажайте с собой никаких других пассажиров, чтобы вам проезд дешевле стоил. Пускай ждут.

Из маленькой табачной лавочки Агнесса написала несколько слов Викторине, а также Мано и сообщила им, что демаркационную линию ей еще не удалось пересечь, но что теперь ждать уже недолго и что это ее последнее послание отсюда, а дальше придется пользоваться услугами межзональной почты. Письмо Мано она написала на открытке с изображением какого-то местного довольно безобразного монумента и, не удержавшись, добавила на его счет несколько шутливых слов. Потом пошла на площадь, села на лавочку и стала ждать назначенного часа. На солнышке играли ребятишки, казалось, все здесь дышит свободой, миром. Усталость после ночи, проведенной под замком, даже мигрень, как обручем сжимавшая виски, мало-помалу отступили.

Хозяин машины за один час докатил ее до Ла Мадлен, предместья Мулэна, расположенного против моста через Алье. Не дожидаясь просьбы, он доставил Агнессу с ее пожитками прямо к арке казармы, где помещались все" учреждения, ведающие пропусками. Агнесса расплатилась с ним, но он потребовал еще на чай.

Перед ней лежал пустынный двор казармы, и Агнесса решила, что раз здесь нет людей, дело пойдет быстро. Сообразуясь с бесчисленными надписями и указателями, она двинулась по лестницам и коридорам и в одном из залов, где, должно быть, раньше размещались солдаты, так как нижняя часть стен была окрашена в черный цвет, обнаружила человек тридцать, которые, сидя на скамьях, ждали своей очереди. Прямо напротив барьер, идущий параллельно окнам, отделял от толпы немногочисленный чиновничий ареопаг. Агнесса приблизилась к барьеру. Люстриновый нарукавник сунул ей из-за перегородки деревянную дощечку с очередным номером - семьдесят первым. И номер семьдесят первый занял свое место на скамье и начал ждать. Дверь из соседней комнаты открылась, и оттуда выкрикнули номер тридцать восемь.

Судя по тому, сколько времени проводил в соседней комнате каждый вызванный, Агнесса рассчитала, что ее очередь может не дойти до закрытия, час которого был указан в объявлении, прибитом к дверям. Она всполошилась: ей во что бы то ни стало надо попасть на вечерний поезд. Она снова подошла к барьеру. Ей объяснили, что выданные номерки идут не подряд, некоторые пропустили свою очередь. Что касается людей, сидевших на скамейках, то всех считать не следует: многие уже "постоянные", другими словами, их прошения циркулируют из канцелярии в канцелярию со вчерашнего, а то и с позавчерашнего дня и еще не вернулись. Но Агнесса продолжала стоять, не снимая рук с барьера, с таким видом, словно ничего не поняла.