Филипп Эриа - Золотая решетка

Ей зааплодировали, и начался бессвязный разговор о бывших пирах и о пирах будущих.

С дальнего конца стола, где беспрерывно стрекотала молодежь, раздались громкие восклицания.

- Ох, а я бы испугалась! -пискнула одна из дочерей Поля.

- И я тоже, - подтвердила другая.

- О ля-ля! - презрительно бросил один из мальчиков. - Если бы ты видела, как на прошлой неделе дрались в Латинском квартале!..

- А ты был в Латинском квартале? - осведомилась Жильберта. - За такого трусишку, как ты, можно не волноваться, вот я что видела в метро Мюэт, вот это да!

- О чем это они спорят? - спросила Агнесса Бернара.

- Не знаю... Что там случилось, Жильберта?

Этот громко заданный вопрос легко покрыл голоса беседующих, и за столом воцарилось молчание, что польстило явно интересничавшей Жильберте.

- Я вышла из лицея, - начала она. - Было это вечером. На авеню Моцарта я спустилась в метро. Хотела проводить одну подругу, а уж потом сесть в свой поезд. Мы с ней разговаривали, опершись на балюстраду у перехода между двумя платформами. И вдруг справа на лестнице... вы представляете себе, где происходило дело?

- Да, да, - хором подтвердили Буссардели, многие годы вообще не знавшие, что такое метро. - Линия Пон де Севр. Ну, и дальше что?

- Ну вот, послышались крики, люди падали прямо на землю, началась сумасшедшая беготня. Мы, конечно, подошли. Два каких-то человека в резиновых плащах гнались за третьим. А на нем была блуза. Они его схватили у лестницы, повели, заломили ему за спину руки. Он отбивался. Кричал публике: "Помогите же мне!" Но люди не знали, что делать. Те двое объяснили, что они из полиции и что они поймали террориста. Когда они потащили террориста по лестнице к выходу, он не хотел идти, так что им пришлось его волочить по земле, он уцепился за газетный киоск, обернулся к нам и как закричит: "Вы же сами видите, что я патриот, опять арестовывают патриотов!" Но никто, знаете ли, даже с места не тронулся, - добавила Жильберта, покачав головой. - Патриот, патриот, всякий может сказать, что он патриот!..

- Потрудись замолчать, дура!

Дядя Александр, муж тети Луизы, который слушал Жильберту, низко нагнувшись над своей тарелкой, при ее последних словах выпрямился и хватил кулаком по столу с такой силой, что зазвенели приборы и опрокинулся бокал. Все взоры обратились к нему. Агнесса заметила, что дядя побледнел, подбородок и пышные усы тряслись. Луиза испуганно поднесла руку к губам. Александр огромным усилием воли заставил себя сдержаться, и все поняли это так ясно, что ни один голос не поднялся в осуждение его резкой выходки, никто не обратился к нему со словами увещевания. Воцарилось тяжелое молчание, и Агнесса перевела взор на Жильберту, которая оцепенела от страха и не смела дохнуть, Так же как и ее младший брат. Тетя Эмма опомнилась раньше прочих.

- Дети могут встать из-за стола и пойти в сад, - произнесла она, глядя прямо перед собой поверх голов обедающих.

Ложки судорожно заскребли по дну тарелок, подбирая остатки бланманже. И пока за бросившейся в сад детворой, в число которой входили все обедающие до пятнадцатилетнего возраста, не захлопнулись двери, только тороплипый перестук ложек нарушал тишину, нависшую над столом.

- Приношу свои извинения, Эмма, - с трудом произнес Александр хриплым голосом. - Приношу свои извинения всем присутствующим. Обычно я никогда никому не навязываю своих мнений. Но сейчас!..

- Вы могли бы сообразить, - ответила Мари Буссардель,- когда пятнадцатилетняя девочка Присутствует при аресте, то...

- Вы правы, Мари, я мог бы это сообразить. И не мое дело было ее осаживать.

- Верно, - подтвердила Эмма. - Но поскольку вы сами это сознаете, прекратим разговор.

И она пустила вокруг стола серебряную вазочку, куда обедающие по установившемуся обычаю должны были класть талоны продовольственных карточек.

- Только хлебные, - великодушно предупредила она.

Когда сбор был окончен, Эмма поднялась, и все остальные последовали ее примеру.

- Пройдем в гостиную! - скомандовала она, повысив голос. - Я угощу вас праздничным кофе: маис, жареные каштаны, цикорий и несколько зерен настоящего кофе, которых в этой бурде и не заметишь.

Агнессе захотелось подойти к тете Луизе, чтобы успокоить ее, подбодрить. С детских лет она предпочитала тетю Луизу всем своим прочим родственникам. Но тетя Луиза покорно поплелась вслед за сестрой Эммой, видимо, желая еще раз извиниться перед ней, теперь уже от своего имени, за выходку мужа. Разыгравшаяся только что сцена была, насколько помнила Агнесса, не в обычаях этой супружеской пары. Видимо, нынешние события оказали свое действие и на Александра Жанти. Сочетавшись браком с этим архивистом, Луиза Буссардель единственная в семье поступила сообразно своей сердечной склонности, единственная пошла против традиции, в силу которой будущие мужья вербовались в среде адвокатов и банкиров. Семья ей этого не простила, тем более что у Александра не было никакого состояния; выйдя по возрасту в отставку с должности хранителя Национальной библиотеки, он посвящал теперь часы досуга лингвистическим изысканиям; все это, конечно, не могло поднять в глазах родни престижа четы Жанти, особенно если учесть еще одно отягчающее обстоятельство - брак остался бездетным. Но даже все это, вместе взятое, не могло объяснить Агнессе гневную выходку дяди Александра против Жильберты, и уже совершенно неожиданным показалось единодушие, с каким Буссардели, не сговариваясь, поспешили потушить спор в зародыше.

По счастливой случайности Поль встал из-за стола в числе последних; Агнесса задержала его в столовой.

- Поль, будь добр, помоги мне, я боюсь наделать бестактностей, Я не особенно хорошо поняла, что именно произошло: почему дядя Александр так рассердился. Скажи, он не согласен с нашей семьей по политическим вопросам?

- Не согласен не то слово. Я не хочу говорить про него ничего худого, но ты сама знаешь, он любит пооригинальничать.

Агнесса опустила глаза; она посмотрела на орденскую колодку своего кузена, и вдруг ей припомнилось, что ее дядя, архивист, вернувшийся с войны четырнадцатого года сплошь в знаках отличия, однако не нацепил сегодня ни одной ленточки. Она задумалась.

- Он что - за де Голля? - спросила она. - Очевидно, в этом дело.

- Не знаю, - живо отозвался Поль, и по его тону Агнесса поняла, что он не желает углублять вопрос. - Никто ничего не знает. На сей счет я еще не составил себе мнения. Все, что я могу тебе сказать, это то, что он кипит. Понимай как знаешь, но именно кипит.

Агнесса промолчала и хотела было перешагнуть порог гостиной, но теперь уже Поль схватил се за руку, приблизил к ее лицу свое лицо, как будто

- Не забудь... я, конечно, был еще младенцем и ничего не помню, а ты, ты тогда еще на свет божий не родилась, но нам об этом все уши прожужжали! Не забудь, что во время процесса Дрейфуса дядя Александр во всей семье был единственным дрейфусаром!