Филипп Эриа - Золотая решетка

Прошла зима, вернулась весенняя пора, и в конце апреля Агнесса узнала, что Жильберта Буссардель выходит замуж за Жоффруа Сиксу-Герц.

"Ты, конечно, понимаешь, что этот брак нас очень огорчил, - писала тетя Эмма, сообщая Агнессе новость. - Твоя бабушка, которая была святой женщиной, твой бедный дед которого я обожала, и все наши предки, начиная от братьев-близнецов, родившихся во время оккупации 1815 года, заключали прекрасные брачные союзы, и теперь, думается мне, кости их переворачиваются в могилах на кладбище Пер-Лашез. Ах, как времена переменились, как вращается колесо судьбы! Но ничего не поделаешь, надо смириться. Свадьбу откладывать нельзя. Впрочем, это не тема для письма. Кажется, ты познакомила в прошлом году друг с другом этих ветренников? (О, я тебя за это не упрекаю - такова воля рока!) И вот теперь будь добра пожаловать к нам на авеню Ван-Дейка: в субботу на следующей неделе я даю вечер в честь их помолвки. Придется и это вытерпеть!"

Причины внезапной свадьбы проступали слишком ясно сквозь эпистолярные обиняки целомудренной тети Эммы. Агнесса и не подумала уклониться от церемонии. Приключение ее племянницы имело некоторые сходные черты с ее собственным браком, и Агнесса не считала возможным изображать негодование. Очень мало ее волновало и вторжение в семейный круг Буссарделей юноши еврейского происхождения, но она без труда представляла себе ярость всего клана. Агнесса жалела лишь о том, что Жильберта влюбилась именно в этого еврея. Так или иначе, она поехала, оставив ребенка на попечение двух женщин. Тетя Эмма встретила племянницу на вокзале.

- Ах, я так хотела поговорить с тобой наедине! - заявила она без всяких предисловий. - Я нарочно отказалась от провожатых, чтобы высказать тебе все, что накипело. А то дома я проповедую стойкость в беде: заварил кашу - не жалей масла. И стараюсь сама подавать пример. Но, если уж говорить по душам, да еще с тобой, кисанька... Зайдем на минутку в буфет. Носильщик! Идите за нами.

Агнесса попыталась ее успокоить, урезонить и даже лукаво пожурила за то, что, оказывается, у тети Эммы есть предрассудки, довольно близко напоминающие расистские, тогда как сами Буссардели едва избежали преследований со стороны немецких фашистов. Упрек, по-видимому, задел тетю Эмму за живое, она сделала большие глаза.

- Ах, да что ж это! Как не стыдно меня так расстраивать! Этого только не хватало! Как будто у меня никогда не было твердых убеждений. Нет, нет! лепетала она, махая руками. - Нет! Обращаться с ними, как с ровней, помогать им, когда их преследуют, разумеется, водить с ними знакомство, поскольку это необходимо и в деловых отношениях и в обществе... даже аплодировать им, когда они выступают на подмостках, как виртуозы-музыканты или замечательные актеры, - ну, в общем, не давать им почувствовать, что мы с ними разной породы, - согласна, пусть будет так!.. Но вступать с ними в брак - нет, нет! - воскликнула старая девица и, придвинувшись на диванчике к Агнессе, добавила дрожащим голосом: - Ведь я родословную Буссарделей наизусть знаю, вплоть до наших предков из Турени и из Савойи, еще тех времен, когда Савойя не принадлежала Франции, да, да, могу тебя заверить. Ну так вот, нигде, никогда - ни единого, ни единого! Вот какова была наша буржуазия.

На следующий день в старинном особняке состоялся прием. Ни в атмосфере этого семейного празднества, ни в выражении лиц Буссарделей, их родственников и свойственников ничто не указывало на глубокое смятение всего клана. Такова была их выдержка. И их умение скрывать свои истинные чувства, которое они часто проявляли безо всякой нужды, сейчас пошло им на пользу и даже походило на твердость характера.

В самом деле, неловко себя чувствовали не они, а лагерь Сиксу-Герцев. Агнесса из деликатности поговорила с госпожой Сикс-Герц лишь минут пять, не желая смущать старуху воспоминаниями о пережитых ею унижениях, когда ей приходилось играть в Барони роль нищей крестьянки. Но со времени Освобождения все это семейство вновь собралось в столице, за исключением тех его членов, которые были высланы и, как стало достоверно известно родным, погибли в газовых камерах - о них вообще не упоминалось. Остальные же, возвратившись из Италии, из Португалии, из Англии или из Америки, объединились вокруг почтенной матроны, которая обрела прежний свой облик и, утратив вдруг акцент жителей Нижнего Дофине, опять заговорила, как все Герцы. Сейчас они окружили ее в большой гостиной на авеню Ван-Дейка, и даже тут, в доме Буссарделей, с которыми готовились породниться, держались немножко в стороне.

- Ну, скажу тебе, и раздражают они меня! - призналась тетя Эмма, отводя Агнессу в угол. - Знаешь, кого они мне напоминают? У нашего меховщика я много лет имела дело со старшей продавщицей, и вот в один прекрасный день она принялась мне жаловаться, что ее дочь выходит замуж за католика! Я наконец не выдержала и сказала: "Мадам Лион, не горюйте, среди католиков попадаются очень порядочные люди, - потом поглядела на нее и говорю: Впрочем, и среди евреев тоже, по крайней мере я так слышала".

- Тетя Эмма! Тетя Эмма! - ужаснулась Агнесса. - Ты нынче судья немилостивый.

- Верно! - откровенно призналась старуха. - Но ты не беспокойся, я не скажу ничего неприятного этим Сиксу-Герцам, Ведь я двоюродная бабка Жильберты и хозяйка дома. Ну-ка, пойдем займемся немножко господами де Мофрелан. Ведь рикошетом мы породнились и с аристократами. Право же, нынче вечером у нас очень смешанное общество.

Мофреланы знали обычаи всех кругов общества и, не испытывая ни малейшей неловкости ни в одном из них, с полнейшей непринужденностью вербовали себе пополнение в лагере буржуазии. Агнесса впервые увидела господина де Мофрелан.; Оказалось, что он вовсе не такое уж смиренное, незаметное существо, как то можно было подумать, судя по повадкам его супруги; он говорил громким, зычным голосом. Будь Агнесса более осведомлена о сплетнях, ходивших в этих кругах, она, конечно, знала бы, что у этого бодрого, полнокровного старика есть связь с дамой зрелого возраста, носительницей столь же громкого имени, как и он сам, и это ни для кого не секрет.

Тетушка Эмма усадила господина де Мофрелан на диван около себя и заговорила с ним о бракосочетании одного из Суланжей, состоявшемся в церкви Сен-Пьер-де-Шайо, где она видела Мофрелана среди приглашенных. Для большинства светских людей освобождение Парижа вновь открыло врата в мир удовольствий и пышных празднеств, как будто война кончилась в тот самый час, когда Шолтиц капитулировал на Монпарнасском вокзале.

- Ах, и вы там были, мадемуазель?

- А почему же мне не быть? - ответила Эмма. - Суланжи - люди очень приятные. Но я была на свадьбе не в качестве родственницы, - мы просто соседи по имениям. Замок Суланжей находится очень близко от нашего Гранси.