Филипп Эриа - Золотая решетка

- Ах, так? Значит, мадемуазель Ломбар меня ждет? Я не могла предупредить, что приеду сегодня утром. Как только мне сообщили о ее возвращении, я тотчас же выехала. Будьте добры, скажите, когда ее можно застать.

- Да это я и есть.

Хозяйка провела Агнессу в залитую солнечным светом комнату, служившую столовой и гостиной. В выступающем над улицей фонаре стояли два современных стандартных кресла. Габи Ломбар предложила гостье сесть в одно из этих кресел, а сама тяжело опустилась в другое. Ступни она поставила на подушку, лежавшую возле кресла, и тут только Агнесса увидела, что у нее отекшие, водяночные ноги.

- Уж извините, пожалуйста, - устало сказала Габя - Я вся отекла. Когда освободили из лагеря, во мне весу было тридцать килограммов, а за три недели я набрала двадцать, потому что меня стали кормить.

Агнесса в смущении смотрела на нее, не решаясь расспрашивать, не решаясь даже заговорить, и не могла отвести взгляд от этого лица, носившего следы долгих мучении, но совсем не похожего на образ, созданный ее воображением. Ведь она ожидала, что перед ней предстанет бесплотный призрак, а черты этой женщины оплыли, обрюзгли. Никаких следов косметики, полное отсутствие загара, короткие и все еще тусклые волосы. Резкий солнечный свет подчеркивал болезненность этого какого-то голого лица, выдававшего внутренний недуг.

- Мано вас очень любила, - сказала вдруг женщина, дыша коротко и часто. - Как-то раз она долго говорила о вас, что вы и такая и сякая, вдруг умолкла и потом добавила: "Она хорошая".

Агнесса подняла руку, словно желая остановить эти загробные похвалы, но не могла справиться с волнением, от которого у нее сжималось горло.

- Не надо...- сказала она, доставая из сумочки платок. - Расскажите мне, пожалуйста, о ней. Очень она страдала?

- Да. Там все страдали.

- А долго она мучилась?

- Нет.

- Когда же?.. Когда она умерла?

- Довольно скоро... после того, как ее привезли. Из-за возраста.

- Ведь она была уже немолода...

- В лагере она скрыла свой возраст. И немцы не знали, сколько ей лет. Папки с делами потерялись. Там был хаос. Нас, заключенных женщин, пригоняли тысячи и тысячи. Возраст определяли по внешнему виду. Немцы называли это "селекционирование". Например, старух и больных держали в одном блоке, и там они фактически умирали с голоду. Если только их сразу же не отправляли в газовую камеру. Мано попыталась спастись от такого "селекционирования". Добилась, что ее взяли в команду землекопов. А ведь это самые тяжелые работы. Из сорокалетних и то выдерживали только самые сильные. А Мано было уже за пятьдесят. Из шестидесятилетних вернулись единицы.

Габи Ломбар остановилась, перевела дыхание. Агнесса молчала. Живой призрак, вернувшийся из Равенсбрюка, в лихорадочном, тяжелом волнении вспоминал пережитое:

- Лучший возраст был от двадцати пяти до тридцати пяти лет. У тех еще были шансы уцелеть. А уж старше редко кто выживал. Для юных девушек это была непосильная пытка. Вы спросили, когда Мано умерла? Подождите, когда же ее привезли? Помнится, перед самой весной.

- Ее арестовали в Кань в марте сорок четвертого года.

- Да, да, верно. Через несколько дней после прибытия она рассказала мне о вас. Ей передали, что я из Ниццы. Тогда она мне рассказала, что делается в городе. Ведь я уже давно сидела в лагере. Мы все там очень дружно жили. И кто чем мог старался помочь, утешить, развлечь остальных. Я им пела песни, весь свой репертуар. Да, да, я эстрадная певица. А еще была у нас учительница. Она устраивала интересные доклады, беседы. И все охотно слушали, а кто-нибудь из товарок сторожил, чтобы в случае чего поднять тревогу. Ведь там это не разрешалось. Беседы проводились на всякие темы. Мано хорошо знала живопись. Вот она и рассказывала о художниках. Объясняла, какие школы есть в живописи. У нас не было ни единой картины, ни единой репродукции, но мы в конце концов стали разбираться в направлениях. Хорошо знали, что такое барбизонцы, импрессионисты, набисты, дикие, абстракционисты. Ей и самой приятно было говорить. А только это недолго продолжалось. В июле ее отправили в газовую камеру. Не могу точно сказать, какого числа это случилось, потому что я тогда была...

Габи Ломбар умолкла, заметив, что Агнесса плачет. Эти скупые воспоминания, картины ада в концентрационном лагере, мученическая смерть Мано, этот бессвязный, монотонный рассказ, этот задыхающийся голос, изуродованное лицо этой уцелевшей жертвы, которая еще не вернулась к жизни, - все, что Агнесса слышала и представляла в воображении, сейчас в этой светлой комнате, где не было ни теней, ни тайн, в этом застекленном фонаре, нависшем над шумной, кипящей жизнью городской улицей, проникало в ее сердце, как призыв к борьбе. Мано умерла жесточайшей смертью, но ведь она, Агнесса, жива, у нее есть сын, он ее ждет на мысе Башо. Габи Ломбар с трудом спустила ноги с подушки и, нагнувшись, погладила колено Агнессы.

- Ну не надо... Не надо, не расстраивайтесь.

- Простите меня, пожалуйста, - сказала Агнесса и, тоже нагнувшись, взяла ее за руки.

- Ничего. Я ведь очень хорошо понимаю...

- Но как же вы-то, как вы могли пройти через все это и выжить?

- Да вот выжила.

- Теперь вы поправитесь. От отеков вас лечат?

- Да, начали лечить. Делают уколы. От всего уколы делают. Ведь там мы за три года перестали быть женщинами. И без медицинского вмешательства это не проходит.

- Вас арестовали здесь, как Мано?

Габи Ломбар не ответила и посмотрела в растворенное окно.

- Простите мою неделикатность, - поспешила добавить Агнесса.

- Да нет, не в этом дело, какая же тут неделикатность? И потом, я знала от вашей подруги, что вы тоже помогали Сопротивлению. Нет, - продолжала она, помолчав немного, - это произошло иначе. Я жила в Ницце с одним артистом, своим товарищем, мы оба служили в оперетте. Труппа ездила в турне по Лазурному берегу и по Алжиру. Мой друг был в Сопротивлении. А я нет. Пришли его арестовать. Ему удалось бежать через черный ход. Тогда взяли меня.

- А он спасся?

- Да. Вернувшись из лагеря, я узнала, что он устроился в Париже. И живет там.

- И вы не написали ему, что вы живы и вернулись?

- Написала.

Она снова отвела взгляд. Агнесса умолкла: значит, этот человек не приехал. Габи поняла, что ее собеседница потрясена изменой, и на губах ее мелькнула слабая улыбка - первая за все время их беседы. Она добавила:

- Ну, это дело второстепенное.

Обе умолкли, разняли руки и поглубже уселись в кресла. Агнесса подумала, что она еще успеет подробно расспросить о Мано позднее, когда Габи Ломбар немного оправится физически и морально.

- Я живу в Пор-Кро, и у меня очень, очень приятный дом. Воздух у нас чистейший. Прекрасный вид. Климат гораздо мягче, чем в Ницце, - летом нет такой жары. Приезжайте ко мне, вы у нас скоро поправитесь, я вам отведу ту самую комнату, где жила Мано.