Робер Эскарпи - Литератрон

- Сегодня его уже не увидеть,-процедил Фалампен.-Если вам нужны деньги, молодой человек, придется зайти еще раз или обратиться в другое место. Что вы закончили?

- Я студент факультета литературы в Бордо, господин председатель.

- Литературы? Плохо, очень плохо. Ни гроша.

- Литературы и общественных наук, господин председатель.

- Так, так. Вы, случайно, не по аудиовидению? Аудиовидение - это оплачивается. Министерство финансов отплевывается, комиссии голосуют, избиратели клюют. Это производит на них впечатление. Они не знают, что это. Я тоже. А вы-то знаете?

- Немного, господин председатель. Я занимаюсь лингвистикой...

- Лингвистикой? Вот как!.. Погодите... биолингвистика... Евролингвистика... Я ищу, понимаете ли, префикс. Два самых лучших на сегодняшний день это "био" - из-за рака и "евро" - из-за "Общего рынка". Есть еще одна приставка, которая становится модной, это "космо" - из-за пространственных исследований... Космолингвистика... Ну, что скажете?

- М-м...

Он поднялся и взял свою шляпу.

- Заметьте, суффикс еще лучше. А из всех суффиксов, друг мой, самый подходящий - это "трон". Циклотрон, бетатрон, позитрон... Понимаете, что я хочу сказать... Черт подери! Удачно поставив "трон", вы можете заграбастать миллионы и выйти на первое место. Возьмите хотя бы этого молодчика Ланнемезена, который изобрел нечто вроде гигантской взбивалки для майонеза, в которой можно фабриковать грозы. Знаете, как он ее окрестил? Метеотрон, друг мой. Это гениально. С таким названием любой сезам перед вами откроется... Я знаю одного естествоиспытателя, который окрестил свою передвижную лабораторию фитотроном... от phytos - природа по-гречески, не так ли? У него есть все, что душе угодно, в смысле кредитов. А раньше у него гроша не было. Принцип вам ясен? Вы изобретаете усовершенствованную кухонную машину, совершаете нечто сверхъестественное, ну, просто таки переворот в этой области. Вам не дают ни гроша.

Вы представляете свой аппарат под названием магиротрон, от mageiros кухня по-гречески, и вас осыпают золотом. Проще простого. Надо только приладить к месту этот самый "трон". Вот где трудность. Я уже давно подумываю о машине для выборов, но ее пришлось бы назвать электрон, а это уже использовано. Досадно! На этом, мой юный друг, честь имею откланяться. И запомните:

"трон", "трон"... в этом секрет успеха.

Он надел шляпу и вышел, швырнув мне этот королевский дар:

магический слог, который должен был стать для меня залогом будущего успеха.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

в которой я поочередно познаю успех, любовь, траур и изгнание

Экзамен по прикладной психодемографии оказался простой формальностью. Профессор как раз уехал в командировку и передал свои полномочия одному из коллег, который даже не старался скрыть ни своей скуки, ни полной своей неосведомленности в данном вопросе. Будучи уверен в том, что я разбираюсь куда лучше в этом новом для него предмете, он был достаточно осмотрителен и не подверг мои познания слишком глубокому анализу.

Ланьо, принимавший экзамены по эстетической лингвистике, тревожил меня куда больше. Это был еще довольно молодой грамматист, неряшливо одетый и с мечтательным взглядом. Он скорее походил на поэта, чем на профессора. На устном экзамене он слушал меня, задрав нос кверху, уставившись отсутствующим взором в окно, потом пристально посмотрел на меня, словно увидел впервые.

- Вы, очевидно, считаете, что выдержали?-спросил он наконец.

- Честное слово, господин профессор, думается, что я не так уж много наговорил глупостей...

- Верно, вы глупостей не говорили. Вы слишком хитры для этого. Итак, вы прошли. Не будем возвращаться к этому прискорбному факту, но позвольте заметить, что из всех любителей дармовщинки, с которыми мне приходилось встречаться, вы самый омерзительный и даже, простите за трюизм, самый подлый... В своем изложении вы, сударь, двадцать восемь раз упомянули о "динамогеническом соотношении" и пятьдесят два раза о "феноменологической структурности". Любому известно, что два эти выражения входят в мою научную терминологию и я охотно ими пользуюсь, но никто, сударь, слышите, никто не знает точно, что это такое. Даже я сам и то не очень твердо знаю. Я сам еще только доискиваюсь до сути. А вы - вы, оказывается, уже нашли. По-видимому, вы рассчитывали мне угодить. Так вот, тут вы просчитались, сударь. С другой стороны, вы подробно и со знанием дела комментировали отрывок из основного тезиса моей диссертации, содержащегося на странице семьсот тридцать шестой. Сударь, разрешите сообщить: наборщик ошибся, а я, к несчастью, проглядел ошибку в корректуре. Отрывок, приведенный вами, - это просто марашка, как ее называют типографы. Собственно говоря, он ничего и не означает. Но вы, вы его поняли. Примите мои поздравления. Вы далеко пойдете, сударь. Только в пределах досягаемости моего башмака советую вам пятиться задом!

Весь июль я провел в Оссгоре у Бреалей, у которых там была вилла. Жан-Жак пригласил меня с той дружеской и располагающей непосредственностью, которая была и самой очаровательной чертой его характера и самым серьезным препятствием в достижении успеха. К концу второй недели я стал любовником Югетты. Моей заслуги, по правде говоря, тут не было никакой, вся инициатива принадлежала целиком ей. С той минуты, как она дала мне почувствовать свое расположение, все пошло с необычайной легкостью. Даже при желании я был бы не в силах изменить ход событий, настолько благоприятно складывались обстоятельства. Родственники Бреаля, проводившие отпуск вместе с ним, неожиданно вынуждены были вернуться в Париж в связи со смертью кого-то из родичей, служанка воспользовалась этим и ушла в отпуск. Жан-Жака отозвали в лабораторию для срочных опытов, которые продлились до конца месяца, а погода тем временем испортилась, и соседние виллы опустели. Каждую ночь Югетта лежала в моих объятиях у настежь распахнутой двери, ведущей прямо на озеро и лужайку, где безмолвно сочился туман. С необычайной простотой она раскрывала предо мною свои чувства.

- Конечно, мне совестно обманывать Жан-Жака, лучшего из людей. Единственное, в чем я могу его упрекнуть, так это в тех недостатках, которые делают мужа интересным и не дают супружеской жизни опошлиться. Но я давно уже научилась не терзаться раскаяньем. Этими мелкими неприятностями расплачивается свободолюбивая натура, предпочитающая радости жизни бесплодному брюзжанию. Если бы я верила моей косметичке, я не должна была бы также есть на приемах соленые фисташки. Это вредно для кожи, а женщина с такой кожей, как моя, вредна для карьеры Жан-Жака, что куда более вредно, чем обманывать его. Словом, я терзаюсь и все же ем фисташки. А ведь я могла бы обойтись и без них. Мне хватает силы воли. Но поступи я так, у меня было бы ощущение, будто я сдаю позиции, отказываюсь от чего-то, что мне принадлежит, что я мельчаю...