Майя Луговская - Южное пекло

Нам с ней повезло, а другая вытягивает спичку без головы.

— Значит, вам идти, — говорит она.

Но я перебиваю:

— Нет, нет, сидите, пойду я.

Пока я бегал в клуб узнавать, в чайной их, как мухи, облепили ребята. Обе с ними весело беседуют, о чём-то расспрашивают, смеются. Мне это не понравилось, но я не показываю виду.

Они меня увидели, спрашивают:

— Ну как?

Говорю:

— «Любовь под вязами». Пойдём? Я этого фильма ещё не видел.

— Чудесно! Замечательный фильм! Я его смотрела. С удовольствием пойду второй раз. — Другая тоже не видела. — Вам обязательно надо посмотреть. Софи Лорен… — и всё такое. И говорит так, будто обращается не только к нам, но ко всем ребятам. Ребята говорят:

— Мы уже видели, фильм приличный, смотреть можно. Он у нас уже третий день идёт.

Взяли мы свои рюкзаки и пошли.

— Вот будет номер, если ваш бригадир нас подведёт.

Она мне в ответ да ещё с иронией:

— Не беспокойтесь. Такие не подводят. Посмотрите лучше на звёзды. Видите, как мерцают?

Подумаешь, звёзды, какие-то белые мошки. И ведь очень точное наблюдение Лермонтова, что звёзды на Кавказе кажутся очень маленькими. Не то что в Средней Азии. Я как-никак там практику дважды проходил. Вот это действительно звёзды. Как фонари в небе. И откуда только Лермонтов мог так понять пустыню? Ведь не был же он в Каракумах?

Билеты купили запросто. Клуб ничего, каменное здание. В зале пустых мест полно и одно старичьё. Фильм в двух сериях. Удивительная это манера. Зачем нужно делать по нескольку серий? Мне кажется, что само искусство кино это исключает. Фильм должен быть короткий и точный, как выстрел, потому что и время наше скоростное. А эти бесконечные серии мне невыносимы. Получается это оттого, что сценаристов настоящих мало, вот серии и шлёпают, а расход государству больше, за каждую отдельно плати. Другого смысла я в этом не вижу.

Сели в свой ряд. Я между ними. До этого не случалось нам никогда ходить вместе.

На нас смотрят — не здешние. И честно признаться, очень мне приятно с ними сидеть, даже какую-то гордость испытываю от этого.

Начался фильм. Но я как-то не могу следить за тем, что происходит на экране. Занят своими мыслями. Обе они смотрят, а я больше за ними слежу. Там страсти начали разыгрываться, я тоже начал смотреть и замечаю, что она нет-мет да и взглянет на меня, как я реагирую. А я реагирую так: две серии до половины десятого мы, конечно, не успеем посмотреть, и бригадиру придётся ждать, а это неудобно.

Началась вторая серия. Говорю:

— Нам пора.

А она:

— Ничего, ничего. Что это вас так волнует? — И показывает на экран. — Лучше смотрите.

Сижу. Взглянул на часы.

— Человек ждёт, — говорю, — надо бы идти.

— Ну и пусть подождёт, ничего с ним не случится. Что вы всё отвлекаетесь? Смотрите. А который час?

— Десять минут, — говорю, — уже ждёт, а ещё надо дойти. Давайте я пойду, предупрежу его.

А она мне:

— При чём тут вы? Разве он с вами договаривался?

Я и сам понимаю, не со мной, и глупо, что я больше их волнуюсь, но что с собой поделаешь. Сижу и мучаюсь. Она говорит мне шёпотом:

— Вот что, вы вдвоём сидите, вы первый раз смотрите, а я уже видела, я пойду. А то правда неудобно, — и поднимается.

Я ей:

— Куда же вы ночью одна? — А тут уже на нас шикать стали. Самый напряжённый момент. — Давайте все пойдём, не могу же я вас одну отпустить.

— Что за глупости, — говорит, да так сердито, — не мешайте людям.

И другая тоже с раздражением мне:

— Да посидите наконец спокойно! — А сама прямо вперилась в экран.

Она тихонько выходит из зала, а я сижу, будто на углях. И что там происходит на экране, совсем не вижу. Зачем, думаю, она пошла одна, меня не пустила?

Еле досидел до конца. Вышли мы из клуба, ветерок с моря подул. Моя спутница берёт меня под руку.

— Холодно, — говорит, — и спать хочу. — И жмётся ко мне.

А я даже ответить ей ничего не могу, потому что переживаю.

Доходим до Лермонтова. И что же вы думаете, — она с бригадиром стоит чуть ли не в обнимку. Свою куртку на него набросила. Нас увидела, даже не смутилась. И хоть бы что. К нам обращается:

— Нашего бригадира мы с вами совсем заморозили, никак отогреть не могу. — И руки его своими руками трёт.

Бригадир нас встречать вышел без пиджака, в пижонской рубашке, надо думать, продрог. Другая ко мне прижимается и спрашивает его:

— Куда мы пойдём? Где вы нас устроите? Ужасно спать хочу.

Бригадир вроде бы ко мне обращается, очень мило так говорит:

— Я здесь на частной квартире, один, у меня дом — три комнаты, прошу ко мне, места всем хватит. Посидим, закусим, поговорим.

Пошли какими-то задворками. Она с бригадиром впереди идёт, о чём-то болтает. А мы с другой позади тащимся, молчим. Никак не разберу, о чём они там говорят, только она всё время смеётся, заливается. И всё это мне не нравится. Врезать бы сейчас этому бригадиру. Он хоть и тяжелее меня, но ничего, получил бы будь здоров. У меня как-никак разряд по боксу. Так руки и чешутся.

Заходим в помещение. Домишко ничего, чисто. Стол уже накрыт — бутылка коньяку, какая-то закуска, вино, всё как полагается.

Бригадир приглашает садиться.

— Вы извините, если что не так, наспех всё.

Она расхваливает стол:

— Всё чудесно, тепло, уютно. Ах, как давно мы так не сидели. — Она рядом с ним, а я с другой рядом сел.

Выпили по стопке за знакомство. Всё вроде идёт нормально. Бригадир такой оживлённый, довольный. Без конца что-то рассказывает, а она во все глаза на него уставилась, слушает, ему поддакивает, страшно всем заинтересована. Это его ещё больше заводит. Парень он действительно начитанный — книг в комнате полно. В общем, разговор идёт бойко. Только я как-то в этом разговоре не могу принять участия, и другая сидит зевает.

Ещё выпили. Мы с бригадиром закурили. А она вдруг:

— Пойдёмте, — говорит, — хочу купаться при луне.

А луна огромная, только что взошла.

Бригадир ей:

— Никуда я вас не пущу, холодно, простудитесь. А потом у нас здесь не положено купаться по ночам.

— А у нас положено. В этом маршруте я каждую ночь купаюсь и сейчас хочу, — дразнит бригадира.

Он говорит:

— Жаль, что вы нам не попались, ундина! А в вас действительно есть что-то от ундины.

Она смеётся:

— Вы находите?.. Но правда же, я купаться хочу.

Что купаться она захотела, меня бы не удивило, оттого что за этот маршрут она себя уже показала. Мы в спальных мешках лежим, дрожим, никак не согреемся, холодно, ветер, а она в море совершенно спокойно заходит, заплывает так, что её и не видно. На нервах любит играть. Вернётся, всех ещё высмеивает. «Вы, — говорит, — всё в жизни проспите».

Но сейчас, думаю, дело не в купанье. Просто она хочет вдвоём с бригадиром побыть. От нас избавиться. Это ясно. А что, если он так ей понравился, что она уже ничего признавать не хочет? Что он втрескался в неё, это — элементарно, с ундиной сравнивает.