Джон Голсуорси - Путь святого

- Садитесь, mademoiselle, - сказал Лавенди, пододвигая Ноэль стул. Сейчас я приведу жену. - И он вышел через боковую дверь.

Ноэль села, солдат принял прежнюю позу, а девочка снова принялась нянчить куклу, но ее большие глаза все еще были прикованы к гостье. Смущенная непривычной обстановкой, Ноэль не пыталась завязать разговор. Но тут вошли художник и его жена. Это была худая женщина в красном халате, со впалыми щеками, выступающими скулами и голодными глазами. Ее темные волосы были не убраны, она все время беспокойно теребила отворот халата. Женщина протянула руку Ноэль; ее выпуклые глаза влились в лицо гостьи, но она тут же отвела их, и веки ее затрепетали.

- Здравствуйте, - сказала она по-английски. - Значит, Пьер опять привел вас ко мне. Я очень хорошо вас помню. Вы не хотите, чтобы он вас писал. Ah, que c'est drole! {Ах, как это смешно! (франц.).} Вы такая красивая, даже слишком. Hein, monsieur Барра {Что, мосье Барра (франц.).}, ведь верно mademoiselle красива?

Солдат снова невесело усмехнулся и продолжал разглядывать пол.

- Генриетта, - сказал Лавенди, - сядь рядом с Никой, зачем ты стоишь? Садитесь, mademoiselle, прошу вас.

- Я очень сожалею, что вы нездоровы, - сказала Ноэль и снова опустилась на стул.

Художник стоял, прислонившись к стене, а жена смотрела на его высокую худую фигуру глазами, в которых были гнев и какое-то лукавство.

- Мой муж великий художник, не правда ли? - сказала она, обращаясь к Ноэль. - Вы даже не можете себе представить, что способен сделать этот человек. И как он пишет - весь день! И всю ночь это не выходит у него из головы. Значит, вы не позволите ему писать себя?

- Voyons, Henriette, - нетерпеливо сказал художник. - Causez d'autre chose {Послушай, Генриетта, поговори о другом (франц.).}.

Его жена нервно затеребила складку на красном халате и посмотрела на него так, как смотрит на хозяина собака, которую только что оттрепали за уши.

- Я здесь как пленница, mademoiselle. Я никогда не выхожу из дома. Так и живу день за днем - мой муж ведь все время пишет. Да и как я могу ходить одна под этим вашим серым небом, окруженная всей этой ненавистью, которую война запечатлела на каждом лице? Я предпочитаю сидеть в своей комнате. Мой муж уходит рисовать, его интересует каждое лицо, которое он видит, но только не то, что он видит каждый день. Да, я пленница. Monsieur Барра первый гость у нас за долгое время.

Солдат поднял голову.

- Prisonniere, madame? {Пленница, сударыня? (франц.).} A что сказали бы вы, если бы побывали там? - Он снова тяжело усмехнулся. - Мы пленники, вот кто! Что бы вы сказали, если бы побывали в другом плену - в окопах, где кругом рвутся снаряды, день и ночь ни минуты отдыха! Бум! Бум! Бум! О, эти окопы! Нет, там не так свободно, как вы думаете.

- Всякий из нас в каком-то плену, - сказал с горечью Лавенди. - Даже mademoiselle, и маленькая Чика, и даже ее кукла. У всякого своя тюрьма, Барра. Monsieur Барра - тоже художник, mademoiselle.

- Moi? {Я? (франц.).} - сказал Барра, подымая тяжелую волосатую руку. Я рисую грязь, осветительные ракеты, остовы лошадей... Я рисую ямы, воронки и воронки, проволоку, проволоку и проволоку, и воду - бесконечную мутную отвратительную воду. Я рисую осколки и обнаженные людские души, и мертвые людские тела, и кошмары, кошмары - целые дни и целые ночи я рисую их мысленно, в голове! - Он вдруг замолчал и снова уставился на ковер, подперев щетинистые щеки кулаками. - У них души белы как снег, у les camarades {Товарищей (франц.).}, - добавил он вдруг очень громко. - Миллионы бельгийцев, англичан, французов, даже немцев - у всех белые души. Я рисую эти души!

Ноэль бросило в дрожь, и она умоляюще посмотрела на Лавенди.

- Барра - большой художник, - сказал он так, словно солдата здесь и не было", - но он был на фронте, и это подействовало ему на голову. То, что он говорит, - правда. Там нет ненависти. Ненависть - здесь, и все мы в плену у нее, mademoiselle; остерегайтесь ненавистников - это яд!

Его жена протянула руку и коснулась плеча девочки.

- А почему бы нам не ненавидеть? - спросила она. - Кто убил отца Чики? Кто разнес ее дом в куски? Кто выгнал ее в эту страшную Англию? Pardon, mademoiselle {Извините, барышня (франц.).}, но она действительно страшна. Ah, les Boches! {Ах, эти немцы! (франц.).} Если бы моя ненависть могла их уничтожить, их не осталось бы ни одного. Даже муж не сходил так с ума по своей живописи, когда мы жили дома. А здесь... - Она снова метнула взгляд на мужа, потом испуганно отвела глаза. Ноэль видела, что губы художника дрогнули. Больная женщина затрепетала.

- Это мания, твоя живопись! - Она посмотрела на Ноэль с улыбкой. - Не хотите ли чаю, mademoiselle? Monsieur Барра, чашку чая?

Солдат сказал хрипло:

- Нет, madame; в траншеях у нас достаточно чая. Это нас утешает. Но когда мы выбираемся из траншей - давайте нам вина! Le bon vin, le bon petit vin! {Хорошего вина, хорошего доброго вина! (франц.).}

- Принеси нам вина, Пьер.

Ноэль видела по лицу художника, что вина нет, и скорее всего, нет и денег, чтобы купить его; но он быстро вышел. Она поднялась и сказала:

- Мне пора уходить, madame.

Мадам Лавенди подалась вперед и обняла ее за талию.

- Погодите немного, mademoiselle. Мы выпьем вина, а потом Пьер вас проводит. Вам ведь нельзя идти одной - вы такая красивая. Правда, она красивая, monsieur Барра?

- Что бы вы сказали, - заговорил солдат, подняв голову, - что бы вы сказали о бутылках вина, которые взрываются в воздухе? Взрываются красным и белым, весь день, всю ночь? Огромные стальные бутылки величиной с Чику; и осколки этих бутылок сносят людям головы? Бзум! Трах-тарарах! - и нет дома, и человек разлетелся на мелкие кусочки; и эти кусочки, такие мелкие, такие крохотные, взлетают в воздух и рассеиваются по земле. Там большие души, madame! Но я открою вам тайну, - он снова с натугой усмехнулся. - Там все немножко спятили! Самую малость, чуть-чуть, но спятили. Как часы, знаете ли, у которых лопнула пружина, и вы можете заводить их без конца. Вот это и есть открытие, которое принесла война, mademoiselle, - сказал он, впервые обращаясь к Ноэль. - Нельзя быть человеком большой души, пока малость не спятишь. - Он вдруг опустил свои маленькие серые свиные глазки и принял прежнюю позу.

- Вот это безумие я когда-нибудь и нарисую! - объявил он, обращаясь к ковру. - Нарисую, как оно прокрадывается в каждый крохотный уголок души каждого из этих миллионов людей; это безумие ползет отовсюду и отовсюду проглядывает, такое неожиданное, такое маленькое - когда вам кажется, что его давно уложили спать; а оно снова тут, именно тогда, когда вы меньше всего о нем думаете. Бегает взад и вперед как мышь с горящими глазами. Миллионы людей с белыми душами - все чуточку сумасшедшие. Великая тема, мне кажется, - веско добавил он.

Ноэль невольно приложила руку к сердцу, оно учащенно билось. Она чувствовала себя совсем больной.

- Долго ли вы пробыли на фронте, monsieur?