Валентина Немова - Святая святых женщины

Прежде чем войти, Лида включила свет. Этой минуты, когда увижу вместо мамы гроб, я боялась больше всего. И теперь внутренне дрожала. Но я не закричала, даже не заревела. Как видно, за длинную дорогу от Архангельска до Летнего уже выплакала все свои слезы. Помню: в тот момент, когда загорелась лампочка, мне в глаза бросился даже не гроб, а красные помидоры, которые лежали на узеньком подоконнике и на журнальном столике. Помидоры, которые мама так любила, которые для нее выращивала я, которые, чуть ли не все, хотела захватить Галина и захватила бы, если бы я ей позволила.

Мама радовалась, как ребенок, когда я приносила ей из ее сада овощи. И говорила: "Гальке помидоры не давай. У нее свои есть". Я беспокоилась: "А не сожрут ли их Юдины? наделают из них закуску с хреном". "Нет, — отвечала мама. — Я сама их съем. Они будут постепенно поспевать. А я их — кушать"…

— Помидоры! — в ужасе пролепетала я.

— Что, помидоры? — удивившись, спросила сестра.

— Даже помидоры съесть не успела, — вздохнула я.

— Да, — как бы скорбя вместе со мною, подтвердила Лида. Потом обронила, будто бы извиняясь. — Вот гроб пришлось забить… Видишь, кровь… Сердечница же была. Да и посинела вся, смотреть страшно…

— На могиле откроем, покажем тебе, торопливо-угодливо вставил Родька, вошедший вслед за нами с Лидой в комнату. Он ходил за нею по пятам, точно контролируя слова и действия жены.

— А как она вытянулась, — продолжала сестра. — Ведь какая была согнутая. И вдруг распрямилась. Как струна. Не зря же говорят: горбатого могила исправит.

— Ну, ладно, пошли отсюда, — распорядился Бродька. — Чего тут торчать? Надо же человеку закусить с дороги…

"Какой заботливый", — подумала я, но возражать не стала. На меня вновь навалилась такая тяжесть, что я словно собственной воли лишилась. Мне следовало, наверное, крикнуть:

— Откройте гроб! Покажите мне маму! Должна же я посмотреть на нее в последний раз, какая бы страшная она сейчас ни была. Ведь я же ее дочь! — Но я ничего не сказала. Я кипятилась, шумела всегда, стараясь маме помочь, живой, чтобы она подольше здравствовала. Она, пока была живой, вселяла в меня сатанинскую энергию.

Как я крутилась тогда, когда ухаживала за ней и за Милой, когда та болела. Как я в их квартире полы драила по несколько раз в день, лентяйкой махала, как перышком, как на кухне поворачивалась, как по магазинам, точно метеор, носилась. Таскала сумки с продуктами и, кажется, не уставала. Как набрасывалась на маминых обидчиков, рискуя прослыть скандалисткой и даже сумасшедшей. Но вот теперь мамы не стало. И никаким шумом ей не поможешь. Только осквернишь ее покой.

Ругань возле гроба — нет,? подумала я,? мама не одобрила бы это. Это было бы дико. Если бы можно было этой руганью, криком ее оживить, тогда другое дело. Но маму не оживить уже ничем…

В другой комнате сияла люстра. Там на диване сидела наша общая знакомая тетя Дуся Петренко, когда-то очень красивая женщина, столь же несчастная, как красивая…

Меня усадили в мягкое кресло, поставили передо мной столик, а на него тарелку с какой-то едой. Налили рюмку водки. Я выпила. Лида села на диван, рядом с тетей Дусей.

— Сперва у мамы отнялись ноги,? продолжала сестра свое повествование. — Мы с Родькой под ручки водили ее в туалет. Я писала тебе, ты не получила письмо? — спросила она у меня.

— Нет, пришло только одно, в котором мама поздравила Майю с днем рождения. А другое — нет.

— Вечером, перед тем, как это случилось, мама хорошо покушала. Приходила Галя, принесла арбуз и кукурузы. Мама съела, кажется, пол-арбуза. Потом кукурузу грызла.

— Арбуз-то на ночь и не надо было ей давать,? упрекнула я сестру. — В нем же много воды. А вода затрудняет работу сердца, тем более такого, как ее…

— Ну, не скажи,? заспорила со мной Лида. — Арбуз мочегонное. А мочегонное специально дают больным, уколы такие делают…

Я не стала больше препираться с нею. Что толку?

Теперь нужно было думать о том, чтобы без скандала похоронить умершую, а не разоряться на весь район.

— В эту ночь я долго не спала. Все заглядывала к маме в комнату, как будто чувствовала что-то. В три часа зашла, смотрю: она лежит, как всегда, поверх одеяла и не дышит. Я Родю позвала. Она сделала последний выдох, и все… Вытянулась. Мы скорее пошли к Гале, позвали ее. Взяли доску, переложили маму на нее с постели.

Лидин рассказ доходил до меня точно сквозь стену. Тетя Дуся слушала его, наверное, уже не в первый раз. Подтверждая слова Лиды, часто кивала головой.

Потом мы с тетей Дусей поменялись местами. Я села на диван, она в кресло. Мне подали подушку. Я улеглась прямо в платье, теперь даже не вспомню в каком. Хотя я и не спала всю ночь, заснуть мне удалось не сразу. Тетя Дуся и Лида горячо обсуждали Галину.

Из того, что говорила сестра своей собеседнице, я выяснила: маме так и не удалось скопить необходимой для ее похорон суммы. Те 360 рублей, которые для этой цели я оставляла Юдиным, а они якобы вернули ей, — отыскать не удалось. И мама, в присутствии младшей дочери, сказала старшей (до последней минуты жизни не утратила она твердой памяти и способности здраво рассуждать):

— Если со мной что случится, похороните меня на те деньги, которые ты по доверенности переложила с моих и Милочкиных книжек на свои…

Теперь Галина отпускала Юдиным эти денежки строго по списку, который составила сама: на гроб, на венки, на водку и т. д. Причем, если верить Лиде, страшно "жмотилась".

Зато не скупились Юдины, тратя эту наличность. Водки купили целый ящик. Надо же было, как они выражались, "по-русски похоронить". Мужикам, которые могилу рыли, поднести. На девять дней, на сорок — оставить. На полгода и на год. Где потом возьмешь спиртное? Его же по талонам продают.

На сегодняшний день все необходимое было уже сделано. Осталось только за автобус и за катафалк заплатить. Но вчера вечером Галина ничего не принесла. Может, утром принесет?…

Под этот разговор моей сестры с тетей Дусей я и уснула.

А когда проснулась, в 9 часов утра, то чуть не вскрикнула от испуга: надо мной склонился какой-то мужчина. Спросонья понять я не могла, где нахожусь и что это за человек (он, видимо, и разбудил меня). Был это Мишка, муж Светланы, племянницы моей.

— Юля, вставай,? сказал он повелительным тоном, забыв о том, что я ему в матери гожусь. Но одергивать его я не стала. Не было у меня на это сил.

— Пойдем к тете Гале,? продолжил он,? надо у нее взять деньги на автобус и на машину.

— А сколько надо? — спросила я, не представляя себе, как я могу сейчас заявиться к старшей сестре и потребовать у нее что-то.

— Рублей 50.

— Подожди минуточку,? попросила я. Спрятавшись в ванной комнате, достала деньги, зашитые в потайном карманчике, которые дала мне дочь взаймы специально для похорон, отложила, сколько надо было мне на обратный путь — на самолет, остальные, вернувшись в комнату, где ждал меня Михаил, отдала ему.