Зигфрид Ленц - Людмила

После урока мои слушатели, все еще непривычно возбужденные, разошлись, а мы с Людмилой задержались в бывшей каптерке под тем предлогом, что нам еще надо обсудить тему следующего занятия. Наконец-то нам удалось побыть вдвоем. Не говоря ни слова, мы обнялись и поцеловались.

- Ты рада?

- Очень!

Людмиле еще предстояло сегодня поработать с Тимом, а мне нужно было записать в радиостудии передачу "Злободневные размышления: потребность в надежных основах", поэтому я вручил Людмиле второй ключ от моей квартиры на тот случай, если я не успею вернуться домой до ее прихода, а на улице будет дождь. Прежде чем поехать в студию, я накупил в магазине разных съестных припасов, особенно овощей, чтобы опробовать скороварку: зеленый горошек, которому надлежало сохранить свою нежную сладость, морковку, цветную капусту; к овощам я присовокупил свиные ребрышки. Все это я отнес домой, а поскольку времени мне еще хватало, я помыл и почистил овощи, потом накрыл на стол.

Студийная запись затянулась. Сначала пришлось довольно долго ждать, пока студию освободят участники круглого стола, на котором обсуждались возможные последствия недавнего политического террористического акта. Потом я прочитал заготовленный текст, где пытался доказать, что нас более не удовлетворяют те надежные основы, которые прежде нам обеспечивала религия, однако мы испытываем разочарование и в науке, которая также не сумела даровать нам новых безусловных истин. Сознавая, что все наши знания постоянно устаревают и подлежат постоянному пересмотру, я предложил сомнение в качестве основы нашего нынешнего мировоззрения. Звукооператор заверил меня, что не скучал ни минуты.

Никогда еще обратная дорога домой не казалась мне такой томительной, как сегодня. Я едва не выскочил из автобуса в Альтоне на остановку раньше, чем нужно. Увидев освещенные окна своей квартиры, я невольно замедлил шаг, стараясь представить себе, какой я застану Людмилу - читающей? спящей? хозяйничающей на кухне? Я тихонько открыл входную дверь; свет горел не только в комнате, но и на кухне. Однако Людмилы в квартире не оказалось. Что случилось? Почему она ушла? Шагнув через порог, я сразу же нашел доказательство того, что она действительно побывала здесь; я наступил на что-то твердое - это был мой ключ, который я сегодня дал Людмиле и который она бросила в квартиру сквозь дверную прорезь для почты. Я не мог себе представить, что она ушла, не попрощавшись или не оставив какой-либо весточки, поэтому обыскал заваленный бумагами письменный стол, осмотрел кухню, книжный стеллаж, однако так ничего и не нашел, ни малейшего намека на какое-либо послание. Я позвонил Тиму, в его экспериментальную кухню, где он допоздна работал над утончением вкусов нашей публики. Тим ответил, что Людмилы там нет, и добавил:

- Мне-то казалось, что пир любви у вас в самом разгаре. - Он попробовал успокоить меня:

- Не волнуйся, потерпи - она просто отправилась по каким-нибудь делам.

Прождав часа два, размышляя о том, что могло произойти, и вскакивая со стула, как только мне померещится звук шагов, я убрал со стола, сунул приготовленные для скороварки овощи в холодильник и не раздеваясь рухнул на кушетку.

Я с трудом узнал нерешительный, почти робкий голос Пюцмана, когда он позвал меня на кухню и, к моему немалому удивлению, попросил у меня на несколько дней книжку с повестью "Получение гражданства"; он обещал по прочтении сразу же вернуть ее. Я все еще продолжал удивляться, а он тем временем пододвинул ко мне авторучкой сохраненный мною чек на коробку шоколадных конфет, преподнесенную ответственной сотруднице окружной администрации, которая проконсультировала меня относительно проблем, связанных с получением гражданства.

- Здесь помечено, что это подарок, - сказал Пюцман.

- Да, вполне естественная благодарность за сведения, без которых моя повесть попросту не состоялась бы.

- Ладно-ладно, я ведь не возражаю, - проговорил Пюцман. - Однако вы не указали ни имени, ни фамилии этой сотрудницы, ограничились только инициалами Ю. Ф.; не идет ли речь о госпоже Юлии Фреезе?

- Именно так, - ответил я.

Он не удержался от печальной улыбки, которая скользнула по его губам, и, хотя я ни о чем не спросил его, Пюцман счел необходимым пояснить:

- Когда-то мы были с ней соратниками. Мы опубликовали с госпожой Фреезе статью, в которой выступали за право государственных чиновников на забастовку. Вам знаком наш журнал "Молодой чиновник"? Нет? В общем, мы давали туда наши статьи и каждую подписывали вдвоем.

Призадумавшись, Пюцман покачал головой, будто не в силах понять, что же все-таки позднее произошло. Чтобы продемонстрировать свое участие, я спросил, поддерживают ли они сейчас какие-либо отношения. Пюцман еще немного помолчал, затем сухо ответил:

- Нас свело общее дело, а когда это дело отпало, распался и наш союз, так бывает.

Видимо, ему показалось, что он чересчур разоткровенничался, поэтому он оборвал разговор и погрузился в дальнейшую проверку моих доходов.

Вернувшись к письменному столу, я понял, что все мои попытки продолжить работу над рассказом совершенно бесполезны. Присутствие Пюцмана слишком отвлекало меня, беспокоило из-за необходимости все время отвечать на его вопросы. Я решил дождаться заключительной беседы, которая обычно устраивается по окончании проверки и которая, судя по всему, что я слышал о подобных беседах, не сулила от инспектора ничего хорошего. А пока мне вновь вспомнилось холодное здание Маккензеновской казармы, я опять услышал стук собственных шагов по коридору, где находилась комната Фидлеров. Людмила так и не объявилась ни у меня, ни у Тима, поэтому я поехал туда, уверенный, что застану ее дома. Мне было необходимо выяснить, почему она ушла от меня, не попрощавшись и не оставив никакой весточки. Какая же там царила суматоха! Какая-то молчаливая деловитость! Попадавшиеся мне навстречу мужчины и женщины тащили по коридору тяжеленные узлы, коробки, перевязанные веревкой фибровые чемоданы, какая-то чета тащила старую плетеную корзину, сгибаясь под ее тяжестью едва ли не до самой земли, пожилая женщина осторожно, как спящего младенца, несла стенные часы. Никто никого не окликал, не подгонял, не подбадривал. Они спокойно перетаскивали свои небогатые пожитки, отобранные ими в другом мире из прочего скарба, а теперь подготовленные к отправке на грузовиках, которые стояли во дворе казармы. Пребывание во временном пристанище закончилось, теперь им предстоял переезд, а затем обустройство на новом месте для постоянного проживания, однако радостного возбуждения ни у кого не ощущалось.

С Сергеем Васильевичем я столкнулся возле комнаты, которую занимали Фидлеры; он как раз вытаскивал оттуда деревянный сине-желтый сундук. Это была уже последняя вещь, что сразу стало мне понятно, когда я заглянул поверх его плеча в комнату: она выглядела угнетающе пустой. Сергей Васильевич покряхтывал. Он бросил на меня исподлобья быстрый взгляд. Снимать со спины громоздкий сундук не захотел. Он что-то пробормотал - видимо, приветствие, но я разобрал только слово "профессор". Я предложил ему помочь нести сундук, он отказался одним лишь взглядом и пошел к лестнице вниз, убыстряя шаг под тяжестью ноши. Я сошел вслед за ним, ступенька за ступенькой, проводил во двор до грузовика. Здесь мне удалось помочь ему втащить сундук в кузов.