Мария Романушко - В свете старого софита

– А как вам картины самого Волкова? Точнее – двух Волковых. Это – отец, Александр Волков, «Снятие с креста». Гениальная вещь, не правда ли? Написана в двадцатые годы, но какая современная! Формально – кубизм. Но сколько экспрессии, страсти, страдания… А это – работы его старшего сына, Валерия Волкова, хозяина этой милой квартиры. Изумительный «Восточный базар»… Я обожаю эту работу! А это – портрет его жены Светланы. Её настоящее имя – Клер, что по-французски значит «Светлая». Она юность прожила во Франции, это и есть её родина. Точнее, она родилась в Багдаде, а детство и юность прожила во Франции, её родители – эмигранты первой волны. А после войны вернулись в Россию… Вот так бывает.

А потом был чай, и его запах сливался с запахом сирени, которая и на картине «Вечерний звон», и за окном, а там и жасмин уже зацвёл и засветился своими ярко-белыми цветами-звёздами, и стихи Людмила Фёдоровна читала про жасмин…

И я поняла, что перед нами – великий Поэт.

А ещё она читала про Сократа, и мне казалось, что Сократ – вот он, сидит с нами за одним столом, с синей пиалой в руках… и поглядывает на нас острым, голубым взглядом…

А уж я-то всю Цветаеву, и всю Ахматову, от корки до корки… мне казалось, что вот они – две звезды русской поэзии. Но вот она – третья звезда, которая с того вечера светит мне ярче двух других…

Людмила Окназова… Кто-то из друзей, вслушиваясь в её фамилию, воскликнет: «Окназова – это же окна зова!»

Да, это так. Как будто распахнулись перед нами окна зова…

И мы тоже читали в ответ в тот вечер. И Гавр читал свои стихи, и Симон, и я. Получилось такое потрясающее поэтическое чаепитие: с луной-торшером, с запахом вечерней сирени и жасмина из окна… и лицами прекрасных людей вокруг маленького уютного стола…

И так не хотелось уходить!…

Мы прощались, и меня поразили глаза этой маленькой женщины. Я ещё не знала тогда, что на меня смотрит… моя будущая крёстная мать.

…Когда мы с Гавром пришли вновь на лито в Сокольники, в этот, второй свой приход сюда, я познакомилась с Мишей Файнерманом и Володей Казарновским. Володя тоже поступает в Литературный, но – на прозу. Дал почитать свои рассказы.

Звонила ночью Гавру: «В России родился новый Гоголь!»

Миша на лито читал свои стихи тихим, заикающимся голосом. Верлибры. Они меня заворожили…

– Мне очень понравились ваши стихи, – сказала я ему.

– А мне ваши – нет, – сказал он. – Я вообще не люблю рифмованные стихи.

– Но я и верлибры пишу.

– А… это интересно, хотелось бы почитать, – сказал он.

Так началась наша дружба, которая с того дня продлилась на всю жизнь: и с Мишей, и с Володей.

А потом – через много лет – мне суждено будет стать редактором-составителем первой Мишиной книги и первой Володиной.

Поэтический вечер в ЦДЛ, в Малом зале. Выступают не только профессиональные поэты, но и все желающие. Надо только послать записку ведущему – переводчику Левину. (Или Левику? От волнения я не очень поняла). Желающих выступить много. Поэтому установлен лимит: два стихотворения.

Я прочла два.

Ведущий сказал:

– Читайте ещё.

– А как же лимит?

– Читайте!

И после каждого следующего стихотворения он говорил с улыбкой: «Ещё!» Я прочла стихотворений пять или шесть, мне долго хлопали… Жаль, что в зале не было Гавра. Он в это время был в командировке в Кишинёве. Но были Симон, ещё народ с нашего лито, был «Пушкин». Он слушал, когда я читала, прикрыв глаза и покачивая ногой.

Вечер закончился. Народ бурлит в фойе… Какой-то дядечка хочет меня познакомить со знаменитой поэтессой – Риммой Казаковой. Я спросила:

– Зачем?

– Это нужно для вашего будущего. Я уже о вас сказал. Она ждёт вас!

Он хватает меня за руку и куда-то тащит…

– Куда вы меня тащите?

– Она ждёт вас в кафе. Там вам удобно будет пообщаться…

И вот мы уже в дверях кафе… Пусто. Только за одним столиком сидит Казакова. И рядом с ней Кашежева. Две знаменитости. Увидев нас, они приветливо улыбаются…

– Ну, идите же! Они ждут вас! – шепчет неизвестно откуда взявшийся устроитель моей судьбы. – Идите!

А я стою в дверях и не могу сдвинуться с места. Какая-то сила приковала меня к порогу. А передо мной – как будто воздвиглась невидимая преграда… Как в пантомиме «Стекло»… И мне кажется, если я пройду сквозь эту преграду – случится что-то страшное… со мной произойдёт что-то непоправимое… Ужас объял меня.

Я вижу приветливую улыбку знаменитой поэтессы… слышу нетерпеливый шёпот доброхота… И – круто развернувшись – убегаю…

– Куда же вы?! Она ведь ждёт вас!… – кричит мне вслед дядечка.

…Я вылетаю на улицу… здесь, у входа, стоят наши – из лито, идём толпой к Маяковке, рядом – Симон, маленький, весёлый, удивительный человек. И мне кажется, что я смотрю на него не сверху вниз – а снизу вверх…

Зашла в Литконсультацию к Борису Глебовичу. Сообщила о том, что прошла творческий конкурс в Литинституте и рассказала о Вечере в ЦДЛ, и как мне позволили нарушить регламент.

Борис Глебович страшно обрадовался, побежал к заведующему Литконсультацией, о чём-то с ним долго говорил, вернулся и сказал, что они постараются мне помочь с поступлением.

Помощь была очень простая: заведующий Литконсультацией, по просьбе Бориса Глебовича, позвонил в приёмную комиссию института и попросил, чтобы меня «не резали» на экзаменах. После творческого конкурса, когда было отсеяно очень много народу, всё равно оставалось по четыре человека на место, и из четырёх остаться в итоге должен был только один, а трое – извините. Они – там – договорились так: мне будут ставить те оценки, которые я заслужила. Умышленно резать не будут. Но и завышать тоже не будут. Если в честной борьбе заработаю три или два балла и провалюсь – то это будет мой личный провал, а не чей-то злой умысел.

– У вас будет возможность получить ваши реальные оценки. Вас не будут резать, – сказал Борис Глебович. – Ну вот, это – максимум того, что мы можем для вас сделать.

– Это – более, чем достаточно. Спасибо огромное!

– Не за что. Желаю вам удачи!

Вообще-то «Пушкина» звали Веня. Вениамин Михайлович Волох. Он был уже взрослый дядя и преподавал в каком-то институте начертательную геометрию – «начерталку».

Когда мы шли всей компанией из Дома литераторов к Маяковке, он предложил сходить к его другу – художнику Васе Ситникову: посмотреть новые картины. Вася не выставляется, поэтому очень рад, когда Веня приводит к нему зрителей.