Мария Романушко - Не под пустым небом

– Я буду молиться за тебя, – говорю я ей на прощанье.

Спектакль «Балаганчик» по Блоку в театре у Гедрюса Мацкявичюса.

Феерия!…

Гедрюс – гений!

А я – не с ними. Жалею ли? Чуть-чуть. Как о далёком детстве, которое уже не вернуть…

Но у меня такие события в жизни происходят, что грешно о чём-то жалеть.

Не могу же я сказать, что того, что есть сейчас в моей жизни, – мне этого мало?!

В то лето мы полюбили с Танюшкой Неструевой бродить ночью по Москве.

Ночи были светлые – почти питерские! Однажды добрели до Староспасского монастыря. Здесь не шатко – не валко шла реконструкция. То ли ремонт, то ли разруха окончательная… Дверь на колокольню была приоткрыта…

Лестница крутая, винтовая… Долго, долго топали наверх…

И когда добрались доверху, увидели всю Москву под собой – великий, древний, прекрасный город… сладко спящий на рассвете, как ребёнок… И – встающее на горизонте яркое, слепящее солнце… Как бессмертное божество в ореоле огненных лучей… Такую красоту можно увидеть только раз в жизни. Сюда бы Гомера! Он бы спел… он бы сумел.

13 июня, раннее утро. Ночевала у Неструевой. Выглянула утром в окно и увидела прямо под окном, на крыше подвала, – огромный букет сирени!…

И сразу поняла: это – от Гавра. Вчера вечером он позвонил и спросил: «Ты ночуешь сегодня у Тани?» – «Да».

Вот почему он спрашивал! Ведь сегодня – год, как мы познакомились. Год – как жизнь…

Голос Людмилы Фёдоровны радостно звенел в телефонной трубке:

– Марк Максимов, редактор издательства «Советский писатель», сказал мне: привозите рукопись! Я буду предлагать её к печати!

Отвезти рукопись Максимову было поручено мне. Я это сделала с нежным трепетом.

Казалось, до выхода книги Людмилы Фёдоровны – совсем-совсем близко…

Лето 1973 года. До выхода книги Людмилы Фёдоровны – долгих двадцать лет… Как хорошо, что мы этого не знали.

Ездили компанией за город к Игорю Лаврову. Каптеревы, Пресманы, Кнорре и я.

Лавров – поэт и чеканщик. «Хороший поэт и талантливый чеканщик», – сказала Людмила Фёдоровна, они с Игорем давно дружат.

Когда мы вошли в калитку, с крыльца дома сорвалась и помчалась прямо на нас огромная собака – тёмно-рыжая, с развевающейся шерстью… И пока она неслась на нас, как огненный вихрь, я мысленно прощалась с жизнью. Ведь я панически боюсь собак! С раннего детства. С тех самых пор, как услышала бабушкины рассказы про овчарок, которые их стерегли в Освенциме, и как они бросались на каждого, кто делал шаг в сторону… Страшно боюсь собак, особенно больших!

И вот она несётся галопом на меня… хотя нас шесть человек, но мне кажется, что несётся она именно на меня… потому что я смотрю ей в глаза, и она смотрит мне в глаза, хотя знаю, что это – неправильно: во-первых, нельзя бояться (потому что собаки это чувствуют), а во-вторых, нельзя смотреть им в глаза (потому что это их нервирует). Но я ничего не могу с собой поделать. Закрыть глаза – ещё страшнее.

И вот она подлетает… встаёт на дыбы (Боже, да она с меня ростом!) и… кладёт передние лапы мне на плечи! Я – ни жива, ни мертва… Господи, да где же хозяин, который спасёт меня от этого чудовища? И вдруг это чудовище начинает вылизывать мне лицо!…

Был длинный-длинный день… Такие длинные дни случаются только летом за городом, здесь время течёт совсем по-другому… Игорь – большой, сильный, богатырского вида человек, и его жена, тоненькая белокурая Марина, водили нас по саду… А потом по дому, и Игорь показывал свою чеканку, его работами был увешан весь большой дом… Потом пили чай с брынзой и листьями мяты, сорванной только что с грядки, у них во дворе была целая плантация мяты… И читали стихи: Людмила Фёдоровна, Игорь и я. Все сидели за длинным столом на уютной тенистой веранде, а я сидела на полу – в обнимку с Фаддеем. Так звали огромного рыжего пса, который не отходил от меня ни на шаг весь этот длинный день… Все дивились на это и говорили, что у Фаддея любовь с первого взгляда.

А мне казалось, что я встретила родную душу. Что это вовсе и не собака. И мы знали друг друга когда-то – в другой жизни… И поэтому он узнал меня! Он – первый. Мы сидели на полу, его голова – у меня на коленях, я гладила его густую, тёмно-огненную шерсть… утыкалась в него лицом, вдыхала его потрясающий запах… запах солнца, трав, летнего приволья… чувствовала его тепло, всю его безмерную доброту ко мне, которая светилась в больших карих глазах… И когда я читала стихи, он слушал меня совершенно по-человечески. И я знала, что никогда в жизни не забуду его – моего нежданного друга…

И вот, прошло с того лета тридцать три года. И я помню его… – как он летел мне навстречу… и как вылизывал мне лицо… и как доверчиво клал голову мне на колени… Рыжий, прекрасный, сказочный Фаддей. И я верю, что когда-нибудь мы с ним непременно встретимся – в какой-нибудь другой жизни… И сразу же узнаем друг друга!

Здравствуй, июньский Киев! Ты был ко мне так добр в марте. Я соскучилась по тебе! Приюти, приласкай меня и сейчас… своими цветущими акациями и каштанами… белый, белый город… над головой – цветущие, благоухающие кроны – как душистые облака… под ногами – белый снег лепестков… Вы хотите узнать, как было когда-то в раю? Поезжайте в июне в Киев! И вы вдохнёте нежный аромат рая…

Молоденькая богомолка была не выдумана мной, она была совершенно реальная – в длинном чёрном одеянии, босая, она шла по раскалённой мостовой, опустив глаза, такая юная и прекрасная в своей отрешённости от мира, который был весь в цвету… Цвело всё! Каштаны, белая акация… ветки прогибались под гроздьями цветов… воздух был густой от запахов…

Был июнь, и мы с Кириллом Георгиевичем опять гуляли по Киеву…

Вернее, целыми днями я бродила одна, а он читал свои научные лекции, в которых я не поняла бы ни слова. Они были сугубо физические.

Я сдала сессию и перешла на второй курс. И продолжала работать на своей удобной работе: сутки дежурила, трое – свободна. И опять было сказано, как в марте: «А не махнуть ли нам вместе?» – и я опять с радостью согласилась. После крещения мы очень привязалась друг к другу, каждый из нас нашёл в другом то, что когда-то потерял: я – отца, он – дочь. Глядя в его ласковые, сине-голубые глаза, мне казалось, что я смотрю в глаза своего отца… А он мне говорил: «Временами ты так похожа на Машеньку!»