Мария Романушко - Не под пустым небом

– Не хочу дома. Не хочу семьи. Не хочу ни к кому и ни к чему привязываться. Не хочу одиночества вдвоём. Не хочу ссор и выяснения отношений.

– Но ведь бывает и по-другому.

– Ты видел?

– Каптеревы!

– Каптеревы – исключение из всемирного правила. Только у них настоящий дом, где тепло. Где всё по-настоящему.

– У тебя тоже может быть такой дом.

– Откуда ему взяться?… Поэтому лучше всю жизнь быть в дороге… Вот обзаведусь лошадкой, кибиткой – и больше мне ничего не надо.

– Совсем ничего?

– Ещё собака у меня будет. И кошка. И говорящая ворона Марфа. Будем показывать с ними какие-нибудь сценки, зарабатывать себе на жизнь… А что? Не веришь, что это возможно?

– Ну, если бы это было до революции, – то да.

– Но ведь цыгане бродят и сейчас. И никто им этого не запрещает.

– Так то цыгане.

– Меня тоже будут принимать за цыганку.

– Внешность не та.

– Причём тут внешность! и цыгане бывают русыми и голубоглазыми!

– В общем-то, да.

– Хочу кибитку. Хочу свой маленький дом. Который будет всегда и везде со мной.

– Желаю тебе, чтобы он у тебя когда-нибудь был.

– Спасибо! Это – отличное пожелание накануне дня рождения.

В поезде «Москва-Львов» в ночном вагоне, в грохоте колёс, на ощупь, во тьме… – то ли стихи, то ли жалоба, то ли молитва… а к кому обращена – неведомо…

…В свой двадцать третий день рождения я проснулась под музыку колёс… под такой весёленький рок-н-ролл где-то между Москвой и Львовом… в вагонное окно светило яркое, праздничное солнце…

Это был замечательный день рождения. Я ехала одна на боковом месте. За весь день я не сказала никому ни слова. Это так приятно – молчать и не произносить слов, без которых можно обойтись. Смотрела в окно, изучала карту Львова и писала стихи про Киев.

Во Львов приехала вечером. Это был день моего рождения, мне нравилось, что я его отпраздновала в поезде, под стук колёс, одна, и вот, сделала себе подарок – новый город, о котором давно мечтала. Неожиданно нашлось место в гостинице, хоть и не в номере, а в холле, койка-место за рубль, но какая разница? Я оказалась одна в этом холле. Выбрала место у окна. В окно светила полная луна… На столике посреди холла стоял букет садовых ромашек, я его перенесла к себе на тумбочку – всё-таки у меня сегодня день рождения! И сладко уснула…

Утро. Кафедральный костёл. Набит битком. Очень много молодёжи. Звучит орган… И когда настал кульминационный момент службы, все люди, бывшие в костёле, упали на колени. Все, как один! И только я одна стояла посреди костёла, как соляной столб! Я ещё никогда не опускалась в храме на колени. Хотела – но не могла…

Три дня я бродила узкими львовскими улочками, блуждала около цирка, но здесь, как и в Питере, сезон был закрыт… а я всё ходила вокруг, представляя: вот, по этим улицам ходил Мой Клоун… он любил Львов, и я теперь тоже любила его… И везде, повсюду, грохотали красные трамваи…

Я часто заходила в костёлы, удивляясь тому, что в костёлах мне нравится ничуть не меньше, чем в православных храмах. Я ещё не знала в то время, что среди моих предков были католики, но душа моя чувствовала это. Мне безумно нравился орган… При первых же его звуках моя душа улетала очень далеко… Звуки органа – лучшее доказательство присутствия Божия в этом мире…

А потом я уехала в город Рахов. Почему именно в Рахов? Не знаю, захотелось.

Я решила, что это – именно то место, где козы и куры бродят по улочкам…

Ехала на автобусе, долго…

Приехала глубокой ночью. Вышла из автобуса. Кромешная тьма – ни одного фонаря! И страшный шум – как будто где-то совсем рядом военный аэродром, и гудят моторы бомбардировщиков…

Своих попутчиков я спросила: где тут можно переночевать? Мне указали на домик со слабо мерцающим окошком… Я постучала. Мне открыли. Старушка в белом платочке со свечкой в руке.

– Вот, опять электричество отключили! – ворчала она. – Ты на сколько?

– На две ночи, бабушка.

– Ну, проходи.

Она постелила мне на высокой железной кровати, под лампадками. Я думала, что не усну под этот аэродромный шум – но мгновенно уснула…

И так же, как ночью шум за окном меня убаюкал, так же утром он меня и разбудил.

– Что это так сильно шумит, бабушка?

– Как что? Тисса! Речка наша.

Тисса, бурная и мутная, неслась под самыми окнами… Неширокая река, бегущая с не очень высоких, но крутых Карпатских гор, имела угрожающий вид, она была похожа на зеленоватую тигрицу…

Городок был маленький и ничем не примечательный, но я с удовольствием обошла его весь. Вокруг зеленели Карпаты, Тисса текла по ущелью, городок расположился вдоль бурной и шумной реки. Нет, это была не та деревенька, о которой я мечтала, это был именно городок. Маленький храм, беленький, как яичко, прилепился у самого подножья горы.

Я зашла в эту беленькую церковь. Внутри – ни души. Ни священника, ни прихожан. Звучал орган… И в высокие узкие окна струилось жёлтое солнце… Эти солнечные потоки были похожи на сияющие органные трубы… А потом запел женский голос. Чистый, высокий… Так, может, поют только ангелы в раю… И что-то случилось во мне. Чего раньше никогда не случалось. Я заплакала и упала на колени…

(Я вспоминаю ту минуту – как одну из лучших минут моей жизни: минуту очень большого счастья и глубочайшей веры, слияния моей души с чем-то Надмирным…)

Утром, в воскресенье, я опять пришла в этот храм. В воскресение он был полон. Я отстояла службу, меня удивило сочетание православных и католических мотивов, я узнала, что храм называется униатским. Мне понравилось тут.

Потом я вышла во двор, обогнула храм и стала подыматься в гору. Здесь была высокая трава и множество пёстрых цветов. Такая цветущая гора… И вдруг я увидела крест. Большой деревянный крест лежал посреди цветов на горе… И в тот миг мне показалось, что эта гора – Голгофа, а крест – тот самый, на котором был распят Христос…