Мария Романушко - Не под пустым небом

И, казалось, он невидимо стоит в этом окне, и смотрит на меня своими синими-синими глазами, в которых отражается небо…

…В сердце было какое-то странное ликование… как будто горячая волна поднималась из глубины… Спасибо тебе за всё, папочка! Ведь мы ещё встретимся когда-нибудь с тобой, правда?…

Я не захотела садиться в кабину. В кабину сел Жора. А я ехала с отцом.

Мы уже ехали когда-то с ним… По улицам весеннего Оренбурга, когда мне было пять лет, и мир был залит таким же ярким, ликующим солнцем… и казалось, что впереди у нас – долгая жизнь вместе… и много счастья… И сейчас яркое огромное солнце светило в окошко фургона… И я благодарила Бога за то, что он подарил нам эти двадцать дней. Двадцать дней жизни вместе… Двадцать дней счастья, о каком можно только мечтать…

…Когда мы приехали в аэропорт, к тому месту, где разгружают большие грузы, чтобы вести их к самолётам, к нашей машине подъехал автокар. Но, увидев наш груз, автокарщик стал страшно ругаться. Он матерился, как пьяный сапожник, и мы ничего не могли понять в первую минуту.

– Да скажите вы, наконец, по-русски, чего вы хотите на нас!

Кстати, он был русский. И он был первый, кто закричал на нас в эти дни.

– Не влезет ваш контейнер в самолёт!

– Как… не влезет?

– Он шире люка!

– Этого не может быть, – сказала я.

– Да я же вижу! – сказал он.

– Но он должен войти. Пожалуйста, измерьте его, – сказала я.

– Даже измерять не буду, у меня глаз намётан!

– Измерьте!!! – заорала я.

Мой крик на него подействовал. Он вынул рулетку и измерил.

– Ну, я же говорил! На четыре сантиметра шире люка.

– Этого не может быть…

– Так что идите и переделывайте свой контейнер! Надо было заранее узнать размеры.

Увы, мы размеры заранее не узнали…

– Ну, пожалуйста, попробуйте, может, он всё же войдёт? – жалобно попросила я.

– Не войдёт!!

– Ну, попробуйте!

– Зачем я буду пробовать? Зачем я буду его тащить на лётное поле, если он не войдёт!! Он шире люка! Ты что, русского языка не понимаешь?!

– Но он должен войти! ОН ДОЛЖЕН ВОЙТИ!!! – закричала я так, что автокарщик испуганно уставился на меня.

– Ты что, спятила?… Ты чего так орёшь?! Ладно, грузите на автокар, поедем пробовать!

Мы грузили, а он безостановочно матерился.

– Ладно, ждите тут, сейчас привезу вам обратно.

И он уехал по голубому сверкающему аэродрому – туда, где стоял наш самолёт…

Минуты ожидания были бесконечными… Господи, только бы он вошёл! Господи, неужели все наши труды напрасны? Неужели всё было впустую? Господи, сделай так, чтобы он вошёл! Лишь в Твоей это власти! Ты всё можешь, Господи!!!

…И вот он уже едет обратно… Без нашего груза. Подъехал. Смотрит на нас ошалело.

– Ну… это самое… он вошёл.

– Я знала, что он войдёт, – спокойно сказала я. – Я верила.

– Он на самом деле шире люка! Но люк… как будто раздвинулся… Только грузчики сказали: не завидуем тем, кто в Одессе будет его выгружать.

– Спасибо вам, – сказала я. – И напрасно вы так кричали.

– Да и ты хороша горло подрать! Ну, ладно, счастливо вам долететь.

Жора и шофёр «рафика» стояли потрясённые, не произнося ни слова. Как будто смотрели фантастическое кино.

– Как же так? – сказал, наконец, Жора.

– Просто произошло чудо, – сказала я.

– Чудо?…

– А как ещё это можно объяснить?

Шофёр что-то взволнованно сказал по-латышски.

– Что вы сказали?

– Я сказал: всё во власти Бога. Я никогда не забуду этот случай…

Мы расплатились с ним последними деньгами, которые оставались от профсоюзной «кассы взаимопомощи».

Перелёт был долгим… Опустившись в кресла, мы тут же уснули, как убитые.

Потом, обнявшись, плакали… сейчас мы могли себе это позволить… через несколько часов уже не сможем. Впереди нас ждала страшная встреча… с бабушкой и дедушкой… но мы сейчас об этом не думали… мы думали о том, что всё сделали для отца, что должны были сделать. И от этого было чувство покоя и почти счастья.

В Киеве была посадка, дозаправка баков горючим, и мы немного побродили по аэропорту. Выпили по чашечке крепкого кофе. Так же, как и я, Жора не ел уже третий день. О еде даже подумать было невозможно. Но голод не ощущался, и слабости никакой не было, Напротив, была какая-то огромная сила внутри. Она была больше меня, больше моей оболочки. Так что эта сила держала меня изнутри и обнимала меня снаружи…

Потом была Одесса… В аэропорту нас встречали два брата отца – Шура и Женя. Долго ждали разгрузки… Впрочем, сначала нам отдавать наш груз не хотели, сказали: «Приходите после праздников». Ну, тут уже заорал Женя… Да, Романушки умеют настоять на своём.

– Аэропорт этот, кстати, твой папка строил! – сказал Женя.

– Я знаю.

– Знаешь?

– Я многое теперь знаю…

– Деточка ты наша хорошая! Как же мы все волновались за тебя! – и он горячо обнял меня, и я ощутила ещё одну родную душу на земле…

…Ну, а потом мы приехали к дому, где нас встречала толпа родственников, успевших приехать отовсюду… Мне навстречу кинулась большая седая бабушка, вся в чёрном, как большая чёрная птица… С горькими причитаниями она осыпала меня солёными от слёз поцелуями:

– Господи, ну за что же тебе такое горе? Найти – и тут же потерять…

– Это не горе, бабушка, а счастье – то, что я успела… И не потеряла я его, а нашла.

А маленький седой дедушка исступлённо молчал, и по его лицу текли слёзы…

– Здравствуйте, дедушка, – сказала я и обняла его, но он был как каменный.

Две сестры, худенькие, бледные, испуганные. Четырнадцать лет и восемь. Красивая блондинка – жена отца. И ещё много народу, в котором я не сразу разобралась, кто тут кто.

…Ходили с сёстрами на почту. Отослала Алле Кондратьевне телеграфным переводом деньги, которые дал мне Женя.

Ещё послала три телеграммы: в Москву отцу Сергию Хохлову и в Семхоз отцу Александру Меню. А ещё в Ригу – отцу Иоанну Борташенко, к которому несколько раз ходила в его православный храм в Дубултах. Всех просила молиться за упокой души моего отца…

…Потом гуляли с сёстрами по каким-то пустырям. Нам страшно было идти домой. Там сейчас вскрывали гроб. Я не хотела, чтоб это делали. Но Женя сказал, что так надо.

…Ночью никто не спал. Все сидели вокруг отца и смотрели на него. Я боялась, что он переменился, что я не узнаю его. Но всё оказалось наоборот: отец был как живой… просто уснул… он спал, а мы охраняли его сон…

Я взяла своё маленькое евангелие и тихонько читала…

А на следующее утро, в день похорон, я увидела у подъезда молоденькую девушку. И меня как будто обожгло… Это светлое лицо с лёгким румянцем… эта мягкая линия губ… эти синие, как небо, глаза…

– Кто это? – спросила я Женю.