Мария Романушко - Не под пустым небом

Я уходила из этого дома со смешанным чувством грусти и облегчения.

Мама и сестрёнка были страшно рады мне. А вскоре пришёл с работы Фёдор.

– Здравствуй, – сказала я ему.

Он не ответил. На его скулах заиграли желваки…

И я поняла, что долго дома не проживу.

Сдаю на автопилоте летнюю сессию.

Дальше – творческая переаттестация. Все трясутся, волнуются, а мне как-то всё равно.

Комиссия заседает с утра до вечера. На ковёр вызывают по одному. Наконец, моя очередь. Захожу. В полной уверенности, что услышу сейчас слова о своей полной творческой несостоятельности. И вдруг – неожиданное:

– Ваш творческий руководитель Евгений Аронович Долматовский написал на вас прекрасную характеристику, – говорит декан факультета. – Он высоко ценит ваше творчество и очень доволен вами.

Евгений Аронович сидел тут же и улыбался.

Ну и ну!… Более того, Долматовский, оказывается, расстроен, что меня переводят в другой семинар. Неожиданно всех заочников от него забирают.

– Переводись на дневное отделение и оставайся в моём семинаре, – говорит Евгений Аронович. – Мне интересно с тобой работать.

– Но я же москвичка, а москвичей на дневное не берут.

– Ерунда это всё! Я тебе помогу.

– Но… отсиживать изо дня в день лекции?! Нет, это выше моих сил.

– Жаль, – говорит он. – Мне не хотелось бы с тобой расставаться.

– К тому же, надо зарабатывать деньги на жизнь.

– И где ты их зарабатываешь?

– В массовках на Мосфильме.

– Ну, это же несерьёзно! Бесперспективно. Тебе уже нужна профессиональная писательская работа. Могу тебя порекомендовать в любой журнал, какой хочешь.

– А что там делать?

– Писать статьи на заказ.

– Писать статьи на заказ?! Какой ужас!…

– Всё-таки ты удивительно несговорчивая и упрямая! – смеётся он.

– Да не в упрямстве дело, Евгений Аронович. Просто… если я начну писать на заказ, я уже не смогу ничего написать своего.

– Ты так думаешь?

– Я так чувствую.

Троица в Ухтомской. Отец Сергий. Он молится за меня.

Сижу среди берёз на погосте. Всё пронизано солнцем…

Теперь у меня есть отец Сергий и есть папа Серёжа…

Каждое утро езжу в Коломенское. Это ближе, чем до Ухтомки и до Новой Деревни.

Иду от метро на гору – улочками маленького села, оно ещё живо, село Коломенское… Петухи горланят… и не скажешь, что почти центр Москвы… дымки над трубами, ветви прогнулись под яблоками, плоды наливаются соком спелости…

Устроилась на работу – санитаркой в поликлинику, на углу Малой и Большой Бронной. Хорошая работа: приезжаю к семи, за час всё убрала, надраила – и свободна. И – в Коломенское, на литургию. Там служит отец Кирилл Чернецкий. Ещё один замечательный батюшка в моей жизни. Спокойный и мудрый. Доктор по своей первой профессии. Работал после медицинского института врачом в Загорской духовной академии. И – уверовал. Стал священником.

Теперь у меня есть папа Кирюша и есть отец Кирилл.

Оказывается, отец Кирилл когда-то в молодости был дружен с отцом Александром Менем, но уже много лет, как их пути не пересекались. Такая у обоих служба – окормлять огромную паству… Даже некогда повидаться со старым другом!

И теперь я вожу от одного к другому приветы: из Коломенского – в Новую Деревню, а из Новой Деревни – в Коломенское… Мне нравится быть «устным» почтальоном. И тот, и другой встречают меня теперь одинаковым вопросом: «Ну, как там отец Александр?», «Ну, как там отец Кирилл?»

Была в Новой Деревне. Как раз в тот же день туда приехал Александр Галич. Я его видела в тот день первый раз в жизни (и последний). Пожилой, усталый человек с грустными еврейскими глазами.

Они ходили втроём по дорожке мимо храма – отец Александр, Галич и композитор Николай Каретников. Я сидела на пеньке, дожидаясь, пока отец Александр освободиться, а они ходили туда-сюда, и отец Александр что-то горячо говорил Галичу, а тот слушал, печально понурив голову, он был выше отца Александра, а ему как будто хотелось быть ниже. Такой несчастный старый ребёнок, и на лице его была растерянность, нет, потерянность… И хотя отец Александр был лет на двадцать моложе Галича, но казалось, что как раз наоборот. Было видно, что возраст измеряется не годами. Это было именно так: отец наставлял сына.

Потом отец Александр благословил Галича, они обнялись и поцеловались. Галич и Каретников сели в «жигулёнок» и уехали. А отец Александр подозвал меня. Он был грустный.

– Скольких я уже проводил в эмиграцию…

– Уезжает всё-таки?

– Да, документы готовы. Приезжал прощаться…

Вернулась в Москву. Звоню Гавру:

– Галич уезжает! Уже скоро.

– Откуда ты знаешь?

– Приезжал в Новую Деревню прощаться.

– Бедный Алик! Он так хотел познакомиться с ним когда-нибудь и спеть ему свои песни…

– Может, ещё можно успеть это устроить – их встречу?

– Вряд ли Галичу сейчас до этого…

И всё же я решила попробовать. Позвонила Каретникову, мы с ним были хорошо знакомы, нас познакомил этой весной отец Александр. Каретников в то время писал музыку для фильма «Легенда о Тиле», и ему нужен был человек, который бы написал слова для песни. «Вот Маша, она поэт, пусть она вам и напишет слова», – сказал отец Александр. И мы уже начали работать над песней, но тут пришла открытка из Риги… И когда я вернулась, мне было как-то не до песен, и они там нашли кого-то другого…

Но телефон Каретникова у меня сохранился, и я решила воспользоваться им ради друга.

– Николай Николаевич, одному человеку ОЧЕНЬ нужно увидеться с Галичем. Это молодой бард Алик Мирзоян, он хотел бы спеть ему свои песни. На прощанье…

– Попробую уговорить его. Правда, ему сейчас не до этого…

И он его уговорил! Ведь Каретников был крёстным отцом Галичу, и отказать своему крёстному Галич не мог.

Через несколько дней звонит ликующий Алик:

– Маша! Я у него был! Я ему пел! Он меня благословил… И даже позвал на проводы.

Иду по улице Лавочкина к метро. Мимо проезжает шереметьевский автобус. У заднего окна – Гавр и Алик. Я машу им, но они не видят меня. Я вскакиваю в подошедший другой автобус и догоняю их уже в метро, у турникетов.

– Проводили, – говорит Алик. – Улетел… такой грустный был, прямо смотреть на него было больно…