Мария Романушко - Наши зимы и лета, вёсны и осени

А когда ты был совсем маленьким, я, уходя, ставила на проигрыватель долгоиграющую пластинку. Чаще всего лютневую музыку, твою любимую. И, пока она звучала, наполняя пространство вокруг тебя золотым осенним сиянием, пока осыпалась вокруг тебя, звеня, золотая листва, ты сидел в своем деревянном манеже, забыв об игрушках, погрузившись то ли в грезы, то ли в воспоминания… Пластинка доигрывала до конца, и ты терпеливо ждал, когда я войду в комнату и поставлю ее вновь. Чтобы не скучать, названивал сам себе погремушкой, была у тебя такая чудесная синяя погремушка, с нежным-нежным звоном. Порой, устав от ожидания, валился в манеже на бочок и засыпал с погремушкой в руке… Да, проигрыватель был прекрасной нянькой.

Потом, когда ты научился ходить, а вскорости и читать (всего полгода разделяют эти два события), тогда роль няньки взяла на себя пишущая машинка, наша старенькая «Олимпия». Не замечая времени и моего отсутствия, ты мог часами выстукивать на ней свои странные, удивительные рассказы и стихи…

Две твои няньки все эти годы соперничали друг с другом.

Но всё равно я всегда сходила с ума, оставляя тебя одного: мало ли что… В издательстве, куда я заезжала несколько раз в месяц, чтобы захватить оставленные для меня рукописи, внезапно накатывал страх, жгучая тревога: «Господи, как я могла оставить тебя одного?! А вдруг…»

Обратно – не просто бегом, обратно – сломя голову. Скорее, скорее! Больше никогда не оставлю тебя одного! Чтобы так изнывать от предчувствий, от ужасов, которые рисует разгулявшееся, не знающее удержу воображение… По лестницам – бегом, по эскалаторам – бегом, от троллейбуса к дому – бегом… В лифте – самые мучительные мгновения. На грани обморока. Сердце колотится в каждой клетке тела. Поворот ключа в замочной скважине…

– А вот и мамася пришла! – радостный голосок мне навстречу. Горячее кольцо тонких рук вокруг моей шеи. Всё… можно жить дальше.

– Не скучал без меня? – целую тебя в тёплый, пушистый затылок.

– Зачем скучать? – удивляешься ты. – Я стишок настукал.

Хочешь, покажу?

– Покажи.

Ты говоришь, говоришь… А я понимаю только одно: ты жив, здоров, с тобой ничего не случилось. «С тобой и не могло ничего случиться», – говорю я себе.

…Только бы слышать твой весёленький голосок. Так мало, в сущности, надо. Так много…

– Начинается новая жизнь, – говоришь ты, и в голосе твоём слышится спокойная деловитость взрослого человека, человека четырех с половиной лет. Человека, который умеет не скучать и не плакать в одиночестве. Человека, которому предстоит теперь научиться не скучать и не плакать среди людей.

…Воспитательница, молоденькая и голубоглазая, взяла тебя за руку и увела в группу. Ты рассеянно оглянулся на меня, ты ещё не знал, стоит ли огорчаться по поводу нашей разлуки. Вокруг тебя галдела десятками голосов новая, незнакомая жизнь. Я видела, как ты невольно съежился, оказавшись в её водовороте. Воспитательница вскоре ушла, предоставив тебя самому себе. Ты ещё раз оглянулся на меня, в твоём взгляде была растерянность и оглушённость. Я ободряюще улыбнулась и помахала тебе рукой. Ты в ответ рассеянно взмахнул ладошкой…

Вышла на улицу и… растерялась не меньше, чем ты. Куда идти? Чем занять себя до вечера? Дома ждала работа: недочитанная рукопись, незаконченная рецензия. Но дома – без тебя – было нестерпимо тихо и пусто.

Постояв с минуту в странной, непривычной тишине комнаты, я опять вышла на улицу. Впервые за четыре с половиной года я никуда не спешила, не бежала. Весь долгий день, до самого вечера, был в моём распоряжении.

Этот день я промаялась по Москве, сама не своя – оглушенная свободой, не зная, что мне теперь с ней делать…

Вечером, когда я пришла за тобой, ты носился по двору детсада очень возбужденный. Выяснилось: весь день тебя водили по всем группам, и ты читал ребятам книжки, а воспитательницам и няням раздавал автографы. Мне показали эти листочки, на которых милым моему сердцу крупным размашистым почерком было написано: «Антон. 4 сентября 1980 года», наш адрес и – на обороте – птичка или цветочек.

Воспитательницы со всех групп обступили меня и стали выпытывать, по какой методе я тебя учила. Никак не хотели верить, что никакой особой методы у меня нет. Просто я всегда отвечаю на твои вопросы. Вот и вся метода. Всё просто… Классическое «подрастешь – узнаешь» – не для нас с тобой, это я поняла с тех самых пор, когда ты ещё только учился говорить.

Откуда твои вопросы? Откуда это жадное любопытство к миру? Твое ненасытное: «Ещё! Ещё!» Твое нетерпеливое: «А дальше?» Твое недетское: «Мне надо знать!»

Ты взрослеешь, вопросов становится всё больше, порой они застают меня врасплох, но вместе с тем крепнет моё убеждение: если ты задаешь мне вопрос , – твоя душа готова принять ответ . Не когда-нибудь, не потом – сейчас. И я стараюсь отвечать тебе, не откладывая на потом. Отвечаю, как ответила бы самой себе: не упрощая и не приукрашивая. Порой мне кажется, что ты не совсем понимаешь меня. Но тебя это не смущает. «Я пойму, – говоришь ты. – Я потом пойму. Ты только рассказывай. Пожалуйста!»

А потом ходишь молчаливый, задумчивый, сосредоточенный. «О чем ты, сынок?» – окликну я тебя. «Я думаю…»

«Откуда взялась жизнь? Планеты, звёзды, галактики…»

«А я у тебя откуда взялся? А у тебя мог родиться другой мальчик?»

«А это обязательно – становиться взрослым?»

«А как получается любовь? Из чего она образуется, из каких таких веществ?…»

«Что такое бог ? Вот тут в книжке написано: “Не боится никого, кроме бога одного"».

«А когда мне будет сто лет, тебе сколько тогда будет? Почему уже нисколько?»

«Почему человек умирает?…»

«А хочешь, мы всегда в Самболюнии будем жить, на планете Маль? Там люди до сколька хотят, до столька и живут. Я скоро сделаю летающие часы, и мы с тобой туда полетим. Хочешь?»

«А можно выучить все звёзды, все деревья, все цветы? И все горы, и все вулканы… Почему нельзя? А вдруг можно?…»

Не всегда я могу ответить на твой вопрос. И тогда мы ищем ответ вместе. Тогда мы думаем про это вместе. Про травы и про звёзды. Про вечность. Про старость и про смерть. И про любовь, которая сильнее смерти…

Откуда твои вопросы? Что тебя побуждает задавать их, что тебя подталкивает к этим жгучим тайнам?…

Твое хрупкое, слабое здоровье, болезни, которые без конца одолевают тебя, держат тебя постоянно на грани. На грани между жизнью и вечностью. Точно так же и взрослый человек, заболев, начинает думать о важных, о главных вещах, приближаясь если не к разгадке, то хотя бы к вопросу о смысле своего существования и вообще – жизни. Так же и ты постоянно находишься в напряжении этих вопросов. Вечность, из которой ты пришёл, не отходит от тебя далеко. Она словно бы держит тебя за руку. За одну руку – я, за другую – она…