Игорь Оськин - У нас была Великая Эпоха

А для невинного самоутверждения в своей особости он отрастил бороду.

Очевидно, ему повезло: Евдокимов, постоянно добивавшийся расположения директора, не стал добивать неугодного тому человека. Не получил прямого указания? Или Валера просто хороший человек? Впоследствии Колесов смог уточнить: хороший администратор. Притом прирожденный, не имевший ранее никакого опыта работы. Но сразу же оценивший ситуацию: во-первых, хлопотное это дело – добивать человека с хорошей анкетой, во-вторых, в хозяйстве и веревочка пригодится: в смысле, работник, обиженный на директора, и в то же время обязанный ему, Евдокимову…

Гурков, лицо, приближенное к Смольному, предложил:

— Хочешь работать в обкоме, инструктором, я могу порекомендовать.

— Надо подумать, но в принципе да.

Через несколько дней Гурков похлопал его по плечу:

— Да ты, оказывается, уже старик. Они берут в инструкторы до тридцати лет.

Решил: надо кончать с активной общественной деятельностью. Заявил секретарю парткома:

— Переизбираться на новый срок не буду.

Тот отмахнулся: участок идеологической работы налажен, и ему лень что-то менять. Порядок известен – не выскочишь из списка до собрания, автоматом пройдешь в партком.

Пошел к Беднякову.

— Что, делом решил заняться? — усмехнулся тот.

«Гадина ты все-таки», — нет, это он только подумал. Вопрос был решен.

Впоследствии, сопоставляя даты, он подивился своему бесстрашию. Еще месяц назад директор нанес ему сокрушительный удар. А он не отступился от своего плана рожать второго ребенка. Подпирали сроки: ему 38 лет, жене 34. Рожать решился по двум причинам: во-первых, родительские чувства, один из трех краеугольных движителей жизни, во-вторых, не дать вымереть своему русскому народу. Для простого воспроизводства нужно делать 2,3 детей. Ну да ладно, три десятых простят по жизненным обстоятельствам… И вот за месяц до планового зачатия – удар от Беднякова. «Почему не пересмотрел план? — думал он, — ну да, уже три года работал спокойно, последний год с подъемом и надеждой. Конфликт сдемпфировал: ушел от партийной работы и подальше от директора. И еще: если раньше удар нанес уважаемый человек, то теперь – откровенное дерьмо».

Дата рождения ребенка по японскому счету пришлась на Новый год.

Бедняков после защиты кандидатской диссертации занялся докторской. Зав кафедрой Бирштейн, научный руководитель Колесова по диссертации, как-то задумчиво произнес:

— Надо бы вам еще одного руководителя назначить, у меня есть на примете.

На примете оказался Бедняков, которому для выхода на докторскую полезно поруководить аспирантами. Колесов пошел к Беднякову – принять унижение до конца: «ваша сила – власть, моя – свобода духа». Юродство, однако.

Бедняков слегка усмехнулся:

— Не знаю, надо подумать.

Не надумал.

Определился на ближайшую перспективу: в первую очередь делать диссертацию, во вторую – саму работу.

Позднее прозрение – в 36 лет, но лучше, чем никогда. Простые люди (нормальные герои) схватывают быстрее: если за одну и ту же работу платят в два раза больше тому, кто имеет ученую степень, надо делать эту самую степень.

На самом деле как раз в это время опять пришлось вгрызаться в новую работу.

Партия и правительство запланировали создать в начавшейся пятилетке 1500 систем – в 15 раз больше, чем в прежней! Такая цифра попала в главный план, утверждаемый съездом партии. И стала незыблемой.

История появления этой цифры доподлинно не известна. Более других подозревался Глушков. Вероятно, процесс был двухсторонним: ученых спросили – сколько можно, заводчане сказали – нужно всем, сошлись на полторы тысячи – это пока еще меньшая часть заводов страны.

Поначалу специалисты были просто поражены. Так, институт ЛЭМ вместо сданных ранее пяти систем получил план на 95. Спешно создавались филиалы института – в Новгороде, Ростове, Калинине. Срочно набирали людей в новые отделы.

Голь на выдумки хитра: снизу пошел процесс творческого использования энтропии: а что считать системой? Начали делить систему в прежнем понимании на несколько штук новых, обрезать объем их функций и т. п. Раньше в систему входило десять подсистем: управление основным производством, управление снабжением, управление сбытом и т. д., теперь – десять систем с названиями бывших подсистем.

Евдокимов был первым, кто предложил самый кардинальный выход: предложил считать число систем по количеству объектов, входящих в завод или в объединение заводов. При этом разработчик проектирует всего одну систему, а в плане их несколько.

Новая машина Минск-32 была в несколько раз мощнее прежней, но опять-таки не дотягивала до современного персонального компьютера. Она по-прежнему не имела памяти на дисках, а только на магнитных лентах. Все великолепие электронного быстродействия съедалось неспешным перематыванием лент.

Самым печальным было то, что авторы ЭВМ опять не стали заимствовать структуру западных машин. Опять нельзя было воспользоваться западными программами. Все та же корысть: урвать побольше денег на свои работы. Правда, они все-таки реализовали на машине современный язык программирования – Кобол, это существенная помощь разработчикам систем.

Два года назад Бедняков избавился от главного инженера: как положено, путем реорганизации структуры института. Тот уволился. Взамен появилась должность второго заместителя директора по науке. В атаку за нее ринулся Евдокимов (его излюбленный слоган – «быть на острие атаки»). Подобно Звереву он обхаживал Беднякова, постоянно старался быть рядом, доказывал свое уважение и преданность.

Бунаков – первый зам – был заинтересован в выдвижении Евдокимова, который должен был снять с него грязную работу с заводскими заказчиками. К тому же Бунаков занял положение главного программиста в министерстве и, соответственно, во всех гражданских отраслях страны, уделял этому много времени.

Евдокимов стал вторым заместителем директора ЛЭМа.

К этому времени Бедняков поуспокоился: кандидатская степень получена, кадры упорядочены, укрощены строптивые, текущими делами занимаются два зама («две моих задницы»), которые под него не копают.

Он занялся зданием для института. Со своими тщеславными амбициями он замахнулся на 27-этажный корпус вблизи дороги на аэропорт – быть на виду прибывающих в город высших руководителей страны. Однако у строителей не нашлось нужной техники для такого строительства.

Колесову не пришлось уходить из ЛЭМа. Ушел Бедняков.

Очередной исторический съезд партии стал судьбоносным для него. И для Беднякова. По новейшим правилам партийной демократии полагалось обновить руководящие органы, в том числе высший – Политбюро. Должность первого секретаря Ленинградского обкома была первоочередным трамплином для его пополнения. К тому же тогдашний секретарь Толстиков провел много громких починов, благословленных центром на внедрение по всей стране. Обойти его просто так не получалось, а пускать в Политбюро почему-то не хотели. И вот за полгода до съезда ему дали как бы еще более важное поручение – наладить отношения с бывшим братом навек, с Китаем, поехать туда послом.