Игорь Оськин - У нас была Великая Эпоха

Он много помогал матери, пока служил в армии. Потом – семья. Последние годы постоянно поднывало в душе: не помогаю. Когда после кончины получил с ее сберкнижки тысячу рублей, немного успокоился.

Похоронил на семейном участке Большеохтинского кладбища. Здесь уже упокоены две его бабушки, кока и крестный. «Здесь и мне будет место – в урне».

Все было в матери: хорошее и плохое. Забота о родных. Энергия ключом. Страсть к праздникам. Звонкие песни пронзительным голосом. Муж в тюрьме, гулянка с военными, муж вернулся, увидел, ушел. Потом вернулся. Вдова. Управдом. Спекуляция кофточками. Хахали. Гулянки вскладчину, переодевания в индийские сари с плясками. Бухгалтер, потом смотрительница зала в Эрмитаже, подработки в собесе за зимние путевки в дома отдыха. Добрейшая бабушка.

Безмерная любовь к внуку Андрею помогала ей преодолевать болезни, когда она забирала внука на все лето в деревню.

Много лет спустя тетя Нина (сестра его отца) сказала Алле: «Я поражаюсь, как Валентин вырос из такой грязи таким, каким он стал».

Он поразмышлял и не согласился. Было воспитание на положительных примерах. И незнание плохих.

Ленька рассказывал:

— Провожал ее после вечеринки домой, она шатается, я поддерживаю, а она громко п… (пускала кишечный газ) Неудобно, кругом народ…

При сыне ничего подобного она не допускала.

Не знал, что в его отсутствие мать материла Аллу, юродствовала – поевши и поругавши, жалобно просила:

— Дай мне три копейки на трамвай.

Итак, после смерти матери возникла большая проблема: уход за тетей Валей.

Ленька от забот о тете сразу отошел:

— Я не могу видеть такое…

Помогала подруга тети, бывшая соседка по коммуналке. Помогала и новая молодая соседка. Свет не без добрых людей.

Когда-то в детстве мать упрекнула его: эгоист ты.

С тетей Валей прошла вся жизнь: в деревне, в блокаде, в эвакуации. Она ведет корову к ветеринару за 10 километров, он, десятилетний, сзади погоняет прутиком. Любила шутить. В детстве – с подругой Марусей: «Хочешь, покажу тебе Москву? Ложись на спину, закрой глаза и открой рот». Садилась над ней и писяла. Ее всегда сопровождали веселые истории. В блокаду ходила из Ораниенбаума по деревням менять вещи на продукты. Заночевала у старичка, тот угостил ужином. «Дедушка, а что тут какие-то черненькие косточки?» – «Кушай, милая, кушай». После ужина: «А ведь ты, милая, собачку скушала». Никогда не унывающая, со всеми дружащая. Бездетная – врожденное бесплодие. Зарабатывала пошивом на дому, никто из соседей по коммуналке не доносил.

Нет, не мог он отказаться, совесть замучила бы. Отпадал простейший вариант: съехаться с ней по обмену в трехкомнатную квартиру. Алла соглашалась. Мешал Ленька, который здесь не жил, устраивался у баб, и которого тетя Валя прописала у себя. Прописывать у себя?

Несколько месяцев ходил к тете, принял решение: устроить в интернат. В собесе сказали: большая очередь. Тогда он написал заявление о бедственном положении одинокой парализованной женщины, у которой нет родственников, а пока ей помогают добрые соседи. И сам представился одним из них. Пустил слезу: государство должно помочь блокаднице, вдове фронтовика. Позванивал.

Сработало. Направили на обследование в больницу, затем отвезли в петергофский интернат.

Ездил навещать, тетя немного оправилась, одну ногу отпустило, она сама передвигалась по палате. Речь не восстановилась. О смерти матери он так ей и не сказал. Невозможно было понять, сознает ли она что-нибудь. Через год она умерла, по рассказам соседок, плохие сардельки съела.

Опять он занялся похоронами – на семейном участке, урна в могилу ее мужа. На сберкнижке она оставила по тысяче рублей ему и Леньке. Хоронил на полученную от нее тысячу. Ленька еще и прихватил с кухни несколько бутылок, похвалил брата:

— Здорово ты все организовал.

После его возвращения в Ленинград из армии общение с братом Леней почти сразу прервалось: брат плохо вел себя. Перед Пасхой кока позвала к себе мать и Аллу: защитить от пьяного Леньки его беременную подругу. Пришли, побитая подруга выскочила на улицу, пошли за ней:

— Куда ты на ночь, иди к нам.

Ленька догнал их, стал бить подругу, она упала, бил ногами по животу (четвертый месяц беременности). Разошлись по домам, утром молодые спали в обнимку.

«Наследственное, — вспомнил Колесов, — так и его отец бил коку».

У подруги произошел выкидыш.

«В детстве прижимал плачущего брата к своей груди, тот успокаивался. Водил в кино, наставлял. Значит, мало. Недавно еще он говорил, что все хорошее в нем от меня. Победила жизнь, переиграла меня…»

Леньку взяла под свою опеку вдова Римма, старше его на десять лет. Выпивающая и курящая, она тем не менее ввела его в некоторые рамки. У нее отдельная квартира в Пушкине. Нашли для него рабочую нишу: ремонт и обслуживание всех электроинструментов в парикмахерских. Занялся строительством дачи.

— Сам удивляюсь, — рассказывал брат, — на даче работают от зари до зари. И я тоже. Захватывает.

Пить не бросал, но неожиданно помог инсульт: вырубило ногу и руку, попортилась речь. Стал преодолевать: упражнения, нагрузки, бег, велосипед. Ограничил выпивки. Выкарабкался.

Встречались на квартире в Пушкине. Беседы – о жизни, о перестройке.

Римма умерла, ее дочь вернулась из Латвии. Брат – без прав на квартиру, вернулся в комнату тети Вали. Под Старый Новый год посмотрел религиозный фильм «Остров», взволновался и ночью во сне умер.

«При его образе жизни дожить до 67 лет – неплохо».

Колесову сообщила соседка, которую Леня на всякий случай проинструктировал насчет брата, передала сберкнижки. Хоронил вместе с соседками на деньги, найденные ими в комнате брата. «Лишние» деньги остались у соседок. На выходе из крематория одна из них разлила по бумажным стаканам бутылку коньяка – это были поминки. Урну захоронил в могилу тети Вали.

Комната отошла государству, получила соседка.

Старший брат был единственным наследником 130 тысяч рублей (пять тысяч долларов). Доказать родство помогла церковь: по ее архивным записям столетней давности установлено родство.

Вскоре после кончины тети Вали Колесов случайно встретил брата Мишу на улице. Тот подался было к нему с радостной улыбкой. Старший брат, не останавливаясь, бросил:

— Все выпиваешь? Когда кончишь, встретимся.

Ох, как горько пожалел он потом о своих словах. Но – не дано предугадать…

С Мишей больше не встречался. Через десяток лет Алла сказала:

— Тебе ничего не говорили, время прошло, наверно, можно сказать: Миша покончил жизнь самоубийством. Выбросился из окна.

Потрясенный, он вышел в другую комнату. Его трясло, душило. Молча рыдал. «И я, я тоже виноват».