Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

Так думал Ефим. Своим не очень-то четким умозаключениям, а вернее всего, догадкам, он хотел найти точные подтверждения. Но где их взять? Из каких источников почерпнуть? Таковых в Советском Союзе, как снега в раскаленной пустыне, не найти. Если и есть правдивые свидетельства о событиях Октября, то наверняка хранятся за стопудовыми замками в секретных архивах... Оставалась надежда на личную открытую беседу с участниками Октябрьской революции, живыми свидетелями начала послеоктябрьского периода...

Ефим терпеливо искал и находил старых большевиков. Но вот беда, после его просьбы рассказать, как она, Матушка-Революция, проходила, из уст очевидца изливался поток «воспоминаний» в стандартном, давно известном официальном изложении. Ефим пытался разговорить своих собеседников, вызвать на откровенность - они моментально замыкались, прятались, в свои раковины. Одного ветерана революции Ефим отважился спросить без обиняков: была ли проявлена чрезмерная жестокость по отношению к «бывшим» со стороны новых властей в первые послеоктябрьские годы? Старый большевик, глазом не моргнув, выложил ленинскую крылатую фразу: «Революцию в белых перчатках не делают» - и поспешил закруглить свидание.

Лишь покойный Савелий Петрович Нагорнов слегка приподнял плотную завесу фальсификации, заговорил правдиво о тех далеких и сегодняшних днях, заговорил - да умолк навсегда!..

Нужные ему сведения об участниках Революции, ныне рабочих завода, Ефим мог получить в отделе кадров. Он и направился туда, надеясь заодно повидаться с Родионовым. К огорчению Ефима, Родионова на месте не оказалось: он тяжело болел и находился на лечении в кардиологическом госпитале. Его заместитель дал указания инспектору, и на следующий день Ефим располагал списком с именами двадцати двух бывших красногвардейцев, среди которых значился и Григорий Афанасьевич Зарудный, уже пенсионер. Какое-то необъяснимое чутье подсказало Ефиму: именно этот человек ему и нужен.

Григорий Афанасьевич Зарудный встретил Ефима неприветливо. Высокий, широкоплечий, подтянутый, он глянул на Ефима сверху вниз, хмуро сказал:

- Не очень-то я, молодой человек, расположен беседовать с корреспондентами. Да коль уж вы пожаловали, садитесь и говорите, зачем вам понадобился старый пенсионер Зарудный, отставной хозяйственник среднего масштаба.

Вглядываясь в суровое лицо Зарудного, в его не по-стариковски живые, острые глаза, Ефим почему-то решил, что за внешней строгостью и неприветливостью этого человека наверняка кроется честность и даже доброта.

Он извинился за неожиданное вторжение:

- У вас нет телефона, я не мог вас предупредить.

- Ладно, ладно, - не очень-то вежливо перебил Зарудный, - чем могу быть вам полезен?

Ефим изложил цель своего посещения.

- Ах, вон оно что, - почему-то широко улыбнулся Григорий Афанасьевич, с лица его словно ветром сдуло суровость. - Так вот что: по данному вопросу ко мне не раз обращались из газет, журналов... Надоели мне эти интервью до смерти. Возьмите, товарищ корреспондент, десятый номер журнала за прошлый год (Зарудный назвал популярное издание). Там некий товарищ за моей подписью рассказал, что было и чего не было. Прочтите, маленько переделайте, сократите до нужного размера - и все в порядке. И вам хорошо, и меня избавите от переливания из пустого в порожнее... Идет? - Он пытливо посмотрел на Ефима.

- А если «не идет»? Я заранее знаю содержание той «вашей» статьи, - возразил Ефим, - не за тем я к вам пришел.

- Зачем же, позвольте полюбопытствовать?

- За правдой! - Ефим прямо глядел в глаза Зарудному.

- За правдой?! - Зарудный с высоты своего роста с интересом, изучающе рассматривал молодого гостя. - За правдой... гм... так, ну, а в той статье, что, по-вашему, товарищ Сегал, брехня?

- Может быть, и не все, как вы выразились, брехня, но и правды там, думаю, не густо. - Ефим вопросительно смотрел на Зарудного.

- Откуда вам, молодой человек, известно, где правда, где неправда? В те времена вас, наверно, и на свете еще не было? Рискованно выражаетесь. Рискованно.

- Чем же я рискую?

- Самым малым: схлопотать 58-ю статью часть девятую УК РСФСР... Надеюсь, вам известно, что она сулит?

- Слышал, - спокойно ответил Ефим. - Не собираетесь ли вы, уважаемый Григорий Афанасьевич, донести на меня?

- А если?.. Ведь я не только бывший красногвардеец, но и... - Зарудный сделал долгую паузу, следя за реакцией Ефима на его слова. Ефим, оставаясь невозмутимым, внутренне несколько насторожился. - Но и, - повторил Зарудный, - бывший чекист.

- Ну и доносите, - усмехнулся Ефим, - впрочем, вы этого не сделаете.

- Почему не сделаю?

- Потому что не похожи на стукача.

- Не похож? Не ошибаетесь?

- Скорее всего, не ошибаюсь. Но допустим, вы донесете на меня, что толку? Посадят меня лет на десять... Это будет означать, что произвол и насилие существуют в нашей стране и на двадцать восьмом году революции. Как, почему такое происходит? - вопрос неотвратимый. Сегодня им задается Сегал, завтра, возможно, тысячи и тысячи советских граждан. Будем считать, Сегал изолирован, он в тюрьме. Предположим, и немногим другим, излишне любопытным, рот заткнут... Но вопрос все равно останется, останется без ответа... И если лет через двадцать, тридцать вершить судьбу народа будут по-прежнему произвол и насилие, то другие сегалы, шаумяны, Ивановы, родившиеся сегодня или позже, неизбежно спросят: откуда взялось в рабоче-крестьянском государстве это страшное явление, перечеркивающее крест-накрест смысл и цель Октябрьской революции? - Ефим взволнованно перевел дух. - Доносите же на меня, товарищ Зарудный, выполняйте свой патриотический долг. Только, повторяю, вы этого не сделаете.

Зарудный, не проронив ни слова, достал из кармана увесистый портсигар, протянул его Ефиму. Закурили. Зарудный медленно выпускал из чуть вытянутых в трубочку губ клубы синего дыма, задумчиво глядел в окно. Ефим заметил вдруг на его лице не то страх, не то растерянность. Это его удивило.

- Смелый ты парень, смелый, - нарушил молчание Зарудный, - или... ты, случайно, сам не того?.. Не взыщи, говорю тебе «ты», как сынку по годам... Ты, Сегал, сам не подослан ко мне? - Зарудный смотрел на Ефима недобро, недоверчиво.

От неожиданности Ефим поначалу лишился дара речи, а потом расхохотался. Хохотал долго, до слез. Зарудный сперва уставился на него с удивлением, а потом и сам рассмеялся - басисто, раскатисто.

- Ты что хохочешь? - спросил он Ефима, все еще смеясь.

- А вы?

- На тебя глядя.

- Григорий Афанасьевич! Григорий Афанасьевич! Помилуйте, какой же я стукач?! Выходит, и вас, бывшего чекиста, до смерти напугали? Каково, а?!

Стыд и досада промелькнули в глазах Зарудного.

- Каково, а? - повторил он глухо. - Действительно, напуганы мы все здорово, что и говорить... Мне-то лучше многих известно, как у нас могут извести человека ни за понюшку табаку... Видишь, Сегал, видишь, я тебе поверил, вон какую крамолу несу!.. Знаешь, ведь я в тридцать седьмом побывал на Лубянке. Посчитали мне там ребра по высшей чекистской выучке. Слава Богу, отпустили. Не потому, что придраться было не к чему, там и без всякой причины могли просверлить дырку во лбу. Выручил старый сослуживец по ЧК. Совесть, стало быть, еще не потерял.