Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

- Тысяча рублей... - говорила панна Элена. - Я за границей столько не истратила!

- Ну, не говори, милочка! - прервал ее брат. - Ты истратила больше, хотя ни в чем не нуждалась.

Красивое лицо панны Элены покрылось румянцем.

- Когда ты поступишь на службу?

- На будущей неделе.

- А жалованье?

- Полторы тысячи.

- За что же они будут платить тебе такие деньги?

- Хорошенькое дело! - вспылил пан Казимеж. - За знание языков, экономики, наконец, за связи!

Пан Казимеж, видно, был очень рассержен: он остановился перед сестрой и с дрожью в голосе произнес:

- Это не моя вина. Я тратил деньги, стремясь к лучшему. И мое положение было бы сегодня совсем иным, все удалось бы вернуть с лихвой, если бы не твой каприз! Порвав с Сольским, ты подставила мне ножку! К шурину Сольского относились бы совсем иначе.

- Но ты уже был его будущим шурином, а чего достиг, только долгов наделал? Да и Сольский, насколько мне известно, держится в стороне от тех господ, которые раздают должности.

- Да он бы сам для меня что-нибудь устроил, он мне часто делал намеки насчет моей будущности. Сейчас он собирается строить сахарный завод. Я мог бы стать у него управляющим с жалованьем в четыре, пять тысяч...

- Ха-ха-ха! - расхохоталась панна Элена. - Ты - управляющий, да еще у Сольского!

- Что ж, смейся, раз испортила мне карьеру. Право, я иной раз спрашиваю себя: да выказала ли ты хоть раз в жизни участие в чьей-нибудь судьбе? Только не в моей и даже не матери...

Панна Элена стала серьезной и, сурово глядя на брата, воскликнула:

- Как тебе не стыдно бросаться такими словами? А ты-то выказал? Уж не в судьбе ли матери, к которой ты ласкался только тогда, когда тебе нужны были деньги? Или в моей, что я, вместо того чтобы найти в тебе опекуна, вынуждена жить у чужих людей?

- Отчим тебе не чужой человек. Наконец, у него семья, а я холостяк.

- Так женись, стань порядочным человеком, и устроишь свою жизнь. Как сказать, пожалуй, это я испортила из-за тебя свою будущность.

В прихожей раздался звонок. Панна Элена умолкла, а пан Казимеж, который хотел было ответить ей, прикусил губу.

- Кажется, кто-то из твоих поклонников, - пробормотал он.

- Что ж, я попрошу у него для тебя место управляющего, - ответила Элена.

Вошла Мадзя.

При виде ее на лице панны Элены промелькнуло неприязненнее выражение, а пана Казимежа точно подменили. Он робко поздоровался с Мадзей, и его сердитые за минуту до этого глаза засветились нежностью.

Мадзя тоже смутилась. Она не думала, что встретит у Элены пана Казимежа.

- Как поживаешь, Мадзя? - спросила панна Элена, холодно отвечая на поцелуй гостьи. - Вот у нее попроси местечка, - обратилась она к брату, она найдет тебе получше, чем на железной дороге.

- Я? - удивилась Мадзя.

- Только, милочка, пожалуйста, не притворяйся, - говорила панна Элена. - Все знают, что ты составила протекцию Згерскому, потом жениху Жаннеты... Ах да, еще какой-то гувернантке из провинции...

В эту минуту в комнату вбежал вприпрыжку красивый мальчик и крикнул по-французски:

- Эленка, тебя зовет папа!

Он схватил Элену за руку и потянул из комнаты.

- Ты не поздоровался, Генрик, - сделала ему замечание панна Элена.

- Ах да, простите! - смеясь, воскликнул мальчик.

Он подал Мадзе руку и снова потянул панну Элену.

Когда в дальних комнатах затих смех мальчика я шум шагов панны Элены, Мадзя спросила у пана Казимежа:

- Неужели Эленка сердится на меня?

- Сердится, только не на вас, а на меня, - ответил пан Казимеж. - Ей трудно примириться с мыслью, что после всех надежд и таких расходов я решил пойти на службу, разумеется, государственную, на железной дороге. Представляю себе, - продолжал он с горечью, - как удивятся мои вчерашние друзья, когда узнают, что Норский стал железнодорожным чиновником с окладом в полторы тысячи рублей! Бедная мама! - воскликнул он после минутного молчания. - Не о такой будущности мечтала она для меня. Года не прошло, как я сам решил проститься с иллюзиями. Не только потому...

- Зачем же вы так торопитесь с выбором занятия? - сочувственно глядя на него, спросила Мадзя.

- Верней сказать, я опоздал, сударыня, - ответил он, усаживаясь рядом с Мадзей. - Если бы я сделал это год назад, я не растратил бы кучу денег на эти мерзкие связи, успел бы получить уже две-три тысячи жалованья и... мог бы подумать о семейном счастье, - вполголоса прибавил он, опуская глаза.

- Но откуда такое внезапное решение? К чему это? - говорила смущенная Мадзя, высвобождая руку, которую взял пан Казимеж. - Перед вами только открывается мир, так откуда же это разочарование?

- Не разочарование, а логичный вывод. Вся моя заслуга заключается в том, что, невзирая на молодость, я обнаружил, что бороться с судьбой бессмысленно.

- Но разве вас преследует судьба? Я считаю, напротив, - запротестовала Мадзя.

Он покачал головой.

- Когда я был ребенком, - заговорил он, словно грезя наяву, и красивые его глаза потемнели, - мама мечтала для меня о дипломатической карьере. Она часто говорила мне об этом, требовала, чтобы я изучал иностранные языки, учился играть на фортепьяно, танцевать, шаркать ножкой и штудировал всеобщую историю. В шестнадцать лет я чуть ли не наизусть знал Моммсена, не считая множества экономических и юридических трудов. Вскоре мама убедилась, что, по причинам, от нас не зависящим, я не могу мечтать о дипломатической карьере. Но семя уже было брошено. И когда я вынужден был проститься с мечтой о титуле его превосходительства, я сказал себе: буду трибуном. Вы, может, слыхали, как преуспел я на этом поприще. Везде молодежь видела во мне своего вождя, а старики - надежду. "Ему многое суждено свершить!" - говорили они. Я вошел в среду аристократии и плутократии, во-первых, для того чтобы добиться соответствующего положения, во-вторых, для того чтобы познакомиться поближе с этой средой и избрать орудие для достижения своих целей. Я жуировал, сорил деньгами - это верно! Но я делал это не слепо, а с умыслом. Это были ступени на пути к карьере, но не идеалы.

Мадзя слушала его, как пророка; пан Казимеж воодушевлялся и все больше хорошел.

- Но там, - продолжал он, - в золоченых салонах, меня постигло самое тяжелое разочарование. Нашлись такие, которые с удовольствием пользовались моей щедростью, но никого не нашлось, кто мог бы понять меня. Я умею быть душой общества, и все пользовались этим и забавлялись напропалую, выжимая меня, как губку. Должен сказать, что не только княжеские короны прикрывают тупые головы. Под фригийской шапочкой демократии можно встретить гораздо больше глупцов, к тому же плохо воспитанных, крикливых и надменных. Демократическая молодежь, с которой я не церемонился, видя, что я принят в высшем свете, где ее отцов не пускали дальше передней, эта молодежь покинула меня. Она не способна была понять мои замыслы и решила, что я предал ее дело, тем более что я не привык исповедоваться за пивом и сосисками. Во мнении этих санкюлотов, - прибавил он с ударением, - мне очень повредил слух о том, что Элена выходит замуж за Сольского. Так кончилась моя карьера трибуна, - заключил он с иронией, которая была ему очень к лицу. - А поскольку состояния у меня нет, что же мне еще делать, как не добиваться положения в управлении железных дорог? Я не сомневаюсь, что сделаю карьеру, но это надежда человека, потерпевшего крушение, который с большого корабля попал на уединенный берег и уверен разве только в том, что не умрет от голода.