Болеслав Прус - Кукла

Отдаю себя под защиту вашего доброго сердца, дорогая, а обоюдные наши отношения - на беспристрастный суд божий. Остаюсь неизменно преданной, хоть и пренебреженной, вашей родственницей и покорной слугой.

Кшешовская."

Панна Изабелла прочла и побледнела как полотно. Она встала из-за стола, скомкала письмо и занесла руку, словно собиралась швырнуть его кому-то в лицо. Внезапно гнев сменился испугом - в смятении она готова была бежать куда глаза глядят или звать на помощь. Однако она тотчас же опомнилась и пошла к отцу.

Ленцкий, в домашних туфлях и полотняном халате, лежал на софе и читал "Курьер". Он нежно поздоровался с дочерью, а когда она села, пристально посмотрел на нее и сказал:

- То ли тут такой свет, то ли мне кажется, будто барышня сегодня не в духе?

- Я немного расстроена.

- То-то я вижу. Наверное, от жары. А сегодня, - прибавил он, погрозив ей с улыбкой, - сегодня ты, шалунья моя, должна хорошо выглядеть: Казек, как мне вчера сказала тетка, все еще в женихах...

Панна Изабелла молчала. Отец продолжал:

- Правда, мальчик немного избаловался, шатаясь по свету, понаделал долгов, но как-никак молод, хорош собой, ну и - был влюблен в тебя по уши. Иоася надеется, что председательша подержит его недельки две в деревне, а остальное - уж твоя забота. А знаешь, пожалуй, это было бы неплохо. Имя прекрасное, состояние как-нибудь сколотим, кусочек оттуда, кусочек отсюда... При этом человек он светский, бывалый, в некотором роде даже герой, если и вправду совершил путешествие вокруг земного шара.

- Я получила письмо от Кшешовской, - прервала панна Изабелла.

- Опять? О чем же эта полоумная пишет?

- Она пишет, что дом наш купил не Шлангбаум, а Вокульский и что с помощью подставных лиц, которые набили цену, дал за него на двадцать тысяч больше, чем стоило заплатить.

Панна Изабелла произнесла это сдавленным голосом и с тревогой посмотрела на отца, опасаясь вспышки гнева. Но пан Томаш только привстал с софы и воскликнул, щелкая пальцами:

- Погоди-ка! Погоди! Знаешь, это возможно...

- Как! - вскочила панна Изабелла. - Значит, он осмелился подарить нам двадцать тысяч и ты, папа, так спокойно говоришь об этом?

- Говорю спокойно, потому что подожди я с продажей, то получил бы не девяносто, а сто двадцать тысяч...

- Да ведь мы не могли ждать, раз дом пустили с молотка.

- Вот потому-то мы и в убытке, а Вокульский, который может ждать, окажется в барышах.

Последнее замечание несколько успокоило панну Изабеллу.

- Значит, ты, папа, считаешь, что он не оказал нам благодеяния? А вчера ты так говорил о Вокульском, будто он тебя околдовал...

- Ха-ха-ха! - расхохотался пан Томаш. - Ты великолепна, неподражаема! Вчера я был немного расстроен... даже сильно расстроен, и мне что-то... этакое... померещилось. Но сегодня... Ха-ха-ха! Пусть себе Вокульский переплачивает за дом, на то он и купец, чтобы знать, сколько и за что следует платить. На одном потеряет, на другом наживется. Я же, со своей стороны, не стану на него обижаться за то, что он участвовал в торгах, когда продавали мое имущество... Хотя... поскольку в дело замешано подставное лицо, я был бы вправе подозревать, что дело нечисто...

Панна Изабелла горячо обняла отца.

- Да, ты прав, папа, - сказала она. - Сама я просто не сумела разобраться в этом. То, что этот господин подставляет евреев на торгах, несомненно доказывает, что, прикидываясь добрым другом, он при этом обделывает свои дела...

- Разумеется! - подтвердил пан Томаш. - Неужели ты не понимаешь таких простых вещей? Человек он, может быть, неплохой, но... купец всегда остается купцом!

В прихожей раздался громкий звонок.

- Наверное, это он. Я, папа, уйду и оставлю вас вдвоем.

Панна Изабелла вышла, но в прихожей увидела не Вокульского, а трех ростовщиков, громко препиравшихся с Миколаем и панной Флорентиной. Она убежала в гостиную, чуть не сказав вслух: "Боже! почему его так долго нет!"

В сердце ее бушевали противоречивые чуства. Она поддакивала отцу, однако понимала, что все это неправда, что Вокульский на покупке дома не наживается, а теряет и что делает он это для того, чтобы спасти их. Но, признавая это, она его ненавидела.

- Подлый! Подлый! - повторяла она. - Как он смел...

Между тем в прихожей разыгрался форменный скандал между ростовщиками и панной Флорентиной. Они заявили, что не двинутся с места, пока не получат денег, потому что барышня вчера дала честное слово... А когда Миколай отворил перед ними дверь на лестницу, они и вовсе разошлись:

- Разбой! Мошенничество! Деньги ваши господа брать умеют, и тогда ты для них "дорогой пан Давид!" А теперь...

- Это что такое? - раздался вдруг чей-то голос.

Ростовщики притихли.

- Что это значит?.. Вы что тут делаете, пан Шпигельман?

Панна Изабелла узнала голос Вокульского.

- Я ничего... Очень извиняюсь, ваша милость... Мы тут по делу к его сиятельству... - оправдывался уже совсем другим тоном только что шумевший Шпигельман.

- Господа велели нам сегодня прийти за деньгами, - объяснил другой ростовщик.

- Барышня вчера дала честное слово, что сегодня нам заплатят все до копейки...

- И заплатят, - прервал Вокульский. - Я являюсь уполномоченным пана Ленцкого и сегодня в шесть часов оплачу ваши счета у себя в конторе.

- Не к спеху... Зачем вашей милости так торопиться! - возразил Шпигельман.

- Прошу в шесть зайти ко мне, а ты, Миколай, никаких просителей здесь не принимай, когда барин болен.

- Понял, ваша милость! Барин ждет вас у себя в спальне, - отвечал Миколай, а когда Вокульский вышел, выпроводил ростовщиков за дверь, приговаривая: - Вон отсюда, паршивцы! Вон!

- Ну, ну! Чего вы так сердитесь? - бормотали растерявшиеся ростовщики.

Пан Томаш взволнованно поздоровался с Вокульским, руки его слегка дрожали, голова тряслась.

- Вот видите, что делают эти евреи... негодники... Лезут в квартиру... пугают мою дочь...

- Я велел им в шесть часов прийти ко мне в контору и, если позволите, расплачусь с ними. Это большая сумма?

- Пустяки... и говорить не о чем. Всего пять-шесть тысяч рублей...

- Пять-шесть? - повторил Вокульский. - Все этим троим?

- Нет. Им я должен тысячи две, может немножко больше... Но, видите ли, пан Станислав (это целая история!), в марте кто-то скупил мои старые векселя, кто - не знаю; все же на всякий случай следует приготовиться.

У Вокульского прояснилось лицо.

- Будем оплачивать векселя по мере их предъявления. Сегодня разделаемся с этими кредиторами. Значит, им вы должны тысячи две-три?

- Да, да... Однако посудите, как неудачно! Вы выплачиваете мне за полгода пять тысяч... деньги при вас, пан Станислав?

- Разумеется.

- Премного благодарен; однако как неудачно: как раз когда я с Беллой... и с вами собираюсь ехать в Париж, евреи урывают у меня две тысячи! Конечно, в Париж уже ехать не удастся.