Болеслав Прус - Кукла

- Я не женщина, и меня никогда не просили, чтобы я жертвовал ради кого-нибудь своей свободой, поэтому не знаю, как бы я поступил в подобном случае, - с раздражением ответил Вокульский. - Знаю одно: как мужчина, я ничего не стал бы вымаливать, даже любовь.

Она глядела на него, полураскрыв губы.

- Скажу вам больше, - продолжал он, - я не только не стал бы просить, но и не принял бы подачки, брошенной мне из сострадания. Такие дары почти всегда половинчаты...

По боковой дорожке к ним с очень деловым видом торопливо шел Старский.

- Пан Вокульский, дамы вас ждут в липовой аллее... - сказал он. - Там моя бабка, пани Вонсовская...

Вокульский заколебался, не зная, как поступить.

- О, я не хочу вас стеснять, - сказала панна Эвелина, покраснев сильнее обычного. - Не задерживайтесь из-за меня. Сейчас вернется барон, и мы втроем присоединимся к вам...

Вокульский поклонился и отошел.

"Вот так история! - думал он. - Панна Эвелина из жалости выходит за барона и, вероятно, из жалости же, заводит роман со Старским... Я еще понимаю барышню, которая выходит замуж по расчету, хотя это и не самый умный способ зарабатывать деньги. Понимаю даже замужнюю женщину, которая после нескольких лет семейного счастья вдруг увлечется и начнет обманывать мужа... Обычно ее толкает на обман страх перед скандалом, дети, тысяча условностей... Но девушка, обманывающая своего жениха, - это нечто совершенно новое!.."

- Панна Эвелина! Панна Эвелина! - вдруг услышал он голос барона где-то совсем близко.

Вокульский круто свернул с аллеи и зашагал по газону.

"Хотел бы я знать, что я ему отвечу, если он меня сейчас заметит? И какого черта я залез в эту грязь?"

- Панна Эвелина! Панна Эвелина! - звал барон уже значительно дальше.

"Соловей приманивает свою самочку, - думал Вокульский. - Но, собственно говоря, можно ли решительно осуждать эту девушку? Она сама признается, что у нее слабый характер, а потихоньку - что ей нужны деньги. Между тем денег у нее нет, а без них она, как рыба без воды. Что же ей остается делать? Бедняжка идет за богатого старика, но сердце у девушки не камень, а поклонник уговаривает идти замуж, и оба полагают, что ласки старого мужа не испортят им удовольствия, - вот они и изобретают нечто новое, измену перед свадьбой, и даже не хлопочут о патенте на свое изобретение. Впрочем, они, может быть, настолько добродетельны, что решили наставить ему рога лишь после свадьбы... Хорошенькая компания! Общество порождает иногда любопытные явления... И подумать только, что каждому из нас может достаться такой гостинец!.. Право, следовало бы поменьше верить поэтам, восхваляющим любовь как высшее счастье в жизни..."

- Панна Эвелина! Панна Эвелина! - стонущим голосом звал барон.

- Экая подлая роль! - пробормотал Вокульский. - Я предпочел бы пустить себе пулю в лоб, чем превратиться в подобного шута.

Он нашел дам в боковой аллее, неподалеку от скотного двора; председательшу сопровождала горничная с корзинкой в руках.

- А, вот и ты! - встретила старушка Вокульского. - Ну, хорошо. Вы подождите здесь Эвелину с бароном; может, он ее найдет в конце концов, - тут она слегка нахмурилась, - а мы с Казей пойдем к лошадям.

- Пану Вокульскому тоже не мешало бы угостить сахаром своего коня за то, что он так славно прокатил его сегодня, - заметила Вонсовская, надув губки.

- Оставь его в покое, - прервала ее председательша. - Мужчины любят ездить верхом, а нежничать - не их дело.

- Неблагодарные! - шепнула Вонсовская, подавая председательше руку, и повела ее к калитке.

Пройдя несколько шагов, она оглянулась, но, заметив, что Вокульский смотрит ей вслед, быстро отвернула голову.

- Мы пойдем искать жениха с невестой? - спросила панна Изабелла.

- Как вам будет угодно, - ответил Вокульский.

- Так, может быть, оставим их в покое. Говорят, счастливые свидетелей не любят.

- А вы никогда не были счастливы?

- Ах, я... Конечно... Но не так, как Эвелина с бароном.

Вокульский пристально посмотрел на нее. Она была задумчива и невозмутимо спокойна, как статуя греческой богини.

"Нет, эта не станет обманывать", - подумал Вокульский.

Некоторое время они шли молча, направляясь в самую глухую часть парка. Кое-где сквозь зелень старых деревьев мелькали окна, горящие красным отблеском заката.

- Вы первый раз были в Париже? - спросила панна Изабелла.

- Первый.

- Какой это чудный город, не правда ли? - оживилась она и взглянула ему в глаза. - Что бы там ни говорили, а Париж, даже побежденный Париж, по-прежнему остается столицей мира. На вас он тоже произвел впечатление?

- Очень сильное. Несколько недель, проведенных в Париже, придали мне силу и мужество. Действительно, только там я научился гордиться тем, что работаю.

- Объясните мне это, пожалуйста.

- Очень просто. У нас труд дает скудные результаты: мы бедны, отсталы. А там труд сияет, как солнце! Вспомните эти здания, от крыши до тротуара покрытые украшениями, словно драгоценные шкатулки! А изобилие картин и статуй, а бесчисленное множество машин, а бездна фабричных и ручных изделий! Лишь в Париже я понял, что человек только с виду хрупок и мал. На самом деле это титан, гениальный и бессмертный! Он с одинаковой легкостью ворочает скалы и высекает из камня тончайшие кружевные узоры.

- Да, - подтвердила панна Изабелла, - у французской аристократии было достаточно времени и средств, чтобы создать эти шедевры.

- У аристократии?

Панна Изабелла остановилась.

- Вряд ли вы станете утверждать, что Луврскую галерею создал Конвент или парижские фабриканты?

- Разумеется, нет, но и не вельможи. Это плод совместного творчества французских строителей, каменщиков, плотников, наконец художников и скульпторов всего мира, которые ничего общего не имели с аристократией. Вот великолепная манера - приписывать бездельникам заслуги и труд людей гениальных и вообще всех тех, кто работает!

- Бездельники и аристократия! - воскликнула панна Изабелла. - Мне кажется, ваше выражение можно назвать скорее сильным, чем верным.

- Вы разрешите, сударыня, задать вам один вопрос?

- Пожалуйста.

- Прежде всего беру назад выражение "бездельники", если оно вас задело. А затем... я попрошу вас указать мне хоть одну особу из высшего общества, которая бы что-нибудь делала. Я знаю человек двадцать этого круга, все они знакомы и вам. Итак, что же все они делают, начиная с князя, благороднейшего человека, которого, впрочем, может оправдать его возраст, и кончая... хотя бы паном Старским, чьи вечные каникулы уж никак не соответствуют положению его дел...

- Ах, мой кузен! Уж он-то, наверное, никогда не собирался служить в чем-либо образцом. Впрочем, мы говорим о французской аристократии, а не о нашей.

- А та что делает?