Болеслав Прус - Кукла

Он опять вспомнил Гейста и его таинственную лабораторию, в которой созревал зародыш новой цивилизации. Вот где сторицей - нет, в миллион миллионов раз окупились бы вложенные усилия и капитал! Тут и гигантская цель, и возможность заполнить свою жизнь, и перспектива славы и могущества, каких мир не видал... Металлические корабли, плывущие по воздуху... Какое великое будущее предстоит подобному открытию!..

"А если не я найду этот металл, а кто-нибудь другой, что весьма вероятно, тогда что?" - задал он себе вопрос.

"Ну так что же? В худшем случае я окажусь в числе немногих способствовавших успеху открытия. Ради этого стоит отдать ненужные деньги и постылую жизнь. Неужели лучше прозябать в четырех стенах или тупеть за преферансом, чем пытаться завоевать бессмертную славу?.."

Постепенно в душе Вокульского зарождался, вырисовываясь все отчетливее, некий план; однако чем подробнее он обдумывал его, чем больше открывал в нем достоинств, тем явственнее ощущал, что для осуществления этого плана ему не хватает ни энергии, ни охоты.

Воля его была совершенно парализована, и пробудить ее могло лишь сильное потрясение. Между тем потрясение не являлось, а будничное течение жизни все глубже погружало его в апатию.

"Я уже не погибаю, я просто гнию", - говорил он себе.

Жецкий, навещавший его все реже, с ужасом смотрел на своего друга.

- Неправильно ты поступаешь, Стах, - не раз говорил он. - Плохо, плохо... Лучше уж вовсе не жить, чем жить так...

Однажды слуга подал Вокульскому конверт, надписанный женской рукой.

Он вскрыл его и прочел:

"Мне нужно видеть Вас. Жду Вас сегодня в три часа дня.

Вонсовская".

- Зачем я ей понадобился? - удивился он. Но в третьем часу поехал.

Ровно в три Вокульский был в прихожей у Вонсовской. Лакей, даже не спрашивая, как доложить, распахнул дверь в гостиную, по которой быстро шагала из угла в угол прелестная вдовушка.

На ней было темное платье, прекрасно обрисовывавшее ее точеную фигуру; рыжеватые волосы, по обыкновению, были собраны в тяжелый узел, но вместо шпильки его придерживал узкий стилет с золотой рукояткой.

При виде Вонсовской Вокульский неожиданно для себя обрадовался и умилился; он бросился к ней и горячо поцеловал у нее руку.

- В сущности, не следовало бы даже разговаривать с вами, - сказала она, отдергивая руку.

- Так зачем же вы позвали меня? - с удивлением спросил Вокульский. Его словно окатили холодной водой.

- Садитесь.

Вокульский молча сел. Вонсовская продолжала шагать по гостиной.

- Отлично вы себя ведете, нечего сказать, - с негодованием заговорила она после минутной паузы. - По вашей милости светскую женщину затравили сплетнями, отец ее заболел, вся родня в расстройстве... Между тем вы сидите месяцами взаперти, подводите десятки людей, которые безгранично верили вам, и теперь даже наш славный князь называет все ваши чудачества "иллюстрацией к поведению женщин"... Поздравляю... И добро бы так поступал какой-нибудь студентик...

Она запнулась... Вокульский страшно переменился в лице.

- Ах, надеюсь, вы не упадете в обморок? - испугалась она. - Выпейте воды или лучше вина...

- Благодарю вас, - ответил он. Лицо его уже приняло обычное выражение. - Вы видите, я в самом деле нездоров.

Вонсовская пристально посмотрела на него.

- Да, - заметила она, - вы исхудали, но борода вам идет... Не брейте ее, так вы стали интересным мужчиной...

Вокульский покраснел, как мальчишка. Он слушал Вонсовскую и удивлялся, чуствуя, что робеет и чуть ли не конфузится перед ней.

"Что со мной происходит?" - подумал он.

- Во всяком случае, вам следует уехать за город, - продолжала она. Где это слыхано - сидеть в Варшаве в начале августа!.. Хватит, сударь мой... Послезавтра я увезу вас к себе в деревню, иначе тень покойной председательши не даст мне покоя... И с нынешнего же дня извольте приходить ко мне обедать и ужинать; после обеда мы поедем на прогулку, а послезавтра... прощай, Варшава!.. Довольно!..

Вокульский, ошеломленный этим натиском, не нашелся, что ответить. Он не знал, куда девать руки, и чуствовал, что лицо его горит как в огне.

Вонсовская позвонила. Вошел лакей.

- Принеси вина, - распорядилась она. - Знаешь, того венгерского... Прошу вас, пан Вокульский, курите.

Вокульский взял папиросу, молясь в душе, чтобы ему удалось совладать со своими дрожащими пальцами. Лакей принес вино и две рюмки. Вонсовская налила обе.

- Пейте, - сказала она.

Вокульский выпил залпом.

- Вот и прекрасно! За ваше здоровье... - прибавила она и подняла рюмку. - А теперь вы должны выпить за мое здоровье...

Вокульский осушил вторую рюмку.

- А теперь вы выпьете за исполнение моих замыслов... Пожалуйста, пожалуйста... только сразу.

- Простите, сударыня, - запротестовал он, - я не хочу опьянеть.

- Значит, вы не желаете исполнения моих замыслов?

- Почему же, только сначала я должен узнать их.

- Вот вы как?.. - протянула Вонсовская. - Это новость... Хорошо, можете не пить.

Она отвернулась к окну, постукивая ножкой об пол. Вокульский задумался. Молчание длилось несколько минут; наконец его прервала хозяйка:

- Вы слышали, что сделал барон? Как это вам нравится?

- Отлично сделал, - ответил Вокульский совершенно спокойным голосом.

Вонсовская вскочила с кресла.

- Что?.. - крикнула она. - Вы защищаете человека, который покрыл женщину позором?.. Грубого эгоиста, который ради мести не побрезговал самыми гнусными средствами?..

- Что же он такое сделал?..

- Ах, так вы ничего не знаете?! Вообразите, он потребовал развода и, чтобы придать скандалу еще большую огласку, стрелялся со Старским.

- Действительно, - сказал Вокульский, подумав. - Он ведь мог без лишних разговоров просто пустить себе пулю в лоб, предварительно завещав жене все свое состояние.

Вонсовская вспыхнула от негодования.

- Несомненно, так бы и поступил всякий мужчина, наделенный хоть каплей благородства и чести. Он предпочел бы убить себя, чем тащить к позорному столбу бедную женщину, слабое создание, которому так легко мстить, имея за плечами богатство, высокое положение и общественные предрассудки. Но от вас я этого не ожидала... Ха-ха-ха!.. Вот он - этот новый человек, этот герой, который молча страдает!.. О, все вы одинаковы!

- Простите... но в чем вы, собственно, упрекаете барона?

В глазах Вонсовской вспыхнули молнии.

- Любил барон Эвелину или нет? - спросила она.

- С ума сходил по ней.

- Вот и неправда. Он притворялся, что любит, лгал, что обожает... А при первом же случае доказал, что относится к ней даже не как к равному себе человеку, а как к рабыне, которой можно в наказание за минутную слабость накинуть на шею веревку, потащить на площадь и осрамить перед всеми. Эх вы, властелины мира, лицемеры! Пока вас ослепляет животный инстинкт, вы ползаете у наших ног, готовы на подлости, лжете. "О моя любимая, обожаемая... за тебя и жизнь отдам..." А стоит бедной жертве поверить вашим лживым клятвам, вы мигом охладеваете; если же она, не дай бог, поддастся естественной человеческой слабости, вы топчете ее ногами... Ах, как это возмутительно, как низко! Да скажите же что-нибудь!