Болеслав Прус - Кукла

- А что им сделается от такого обмана? - спросила она, дерзко глядя ему в глаза.

Вокульский стиснул зубы, но овладел собою и спокойно продолжал:

- Как вы полагаете, сударыня, что сказали бы мои компаньоны, если б капитал мой составлял не шестьсот тысяч рублей, как они считали, а всего шесть тысяч, и я, зная об этих слухах, не опровергал бы их?.. Ведь разница всего только в двух нулях...

- Денежные вопросы тут ни при чем, - перебила его Вонсовская.

- Отлично. Что сказали бы вы обо мне сами, сударыня, если б я, допустим, назывался не Вокульский, а Волькуский и с помощью такой незначительной перестановки букв завоевал бы симпатию покойной председательши, втерся к ней в дом и там имел честь познакомиться с вами?.. Как вы назвали бы подобный способ завязывать знакомства и приобретать расположение людей?

На подвижном лице Вонсовской отразилось отвращение.

- Но что же тут общего с историей барона и его жены?

- Общее то, - отвечал Вокульский, - что нельзя присваивать себе чужие звания. В конце концов кокотка может быть существом полезным, и никто не вправе ее попрекать выбранной профессией; но кокотка, прикрывающаяся маской так называемой непорочности, - обманщица. А за это можно упрекать.

- Какая гадость! - вскипела Вонсовская. - Но пусть... Скажите мне все-таки, что теряет общество от подобной мистификации?

У Вокульского зашумело в ушах.

- Иногда даже выигрывает. Например, когда какой-нибудь доверчивый простачок поддается безумию, именуемому идеальной любовью, бросается навстречу самым страшным опасностям и добывает состояние, чтобы сложить его к ногам своего идеала. Но иногда и теряет, когда, например, такой безумец, разоблачив мистификацию, сломлен настолько, что становится ни к чему не способным... или... не распорядившись капиталом, бросается... то есть стреляется с паном Старским, который ему попадает в ребра... Итак, сударыня, потери общества: одно разбитое счастье, один свихнувшийся ум, а может быть, и человек, который мог что-нибудь совершить...

- Этот человек сам виноват...

- Вы правы: был бы виноват, если бы не спохватился и не поступил, как барон, то есть не покончил со своим постыдным ослеплением...

- Короче говоря, мужчины не откажутся добровольно от своих варварских привилегий?

- То есть не признают женской привилегии на притворство.

- Но отвергать соглашение - значит начинать войну, - запальчиво заявила вдова.

- Войну? - смеясь, повторил Вокульский.

- Да, войну, и победит в ней тот, кто окажется сильнее... А кто из нас сильнее, мы еще увидим! - вскричала она, потрясая кулачком.

В эту минуту произошло нечто неожиданное. Вокульский схватил обе руки Вонсовской и сжал их тремя пальцами своей руки.

- Что это такое? - спросила она, бледнея.

- Померяемся силами.

- Ну... довольно шутить...

- Нет, сударыня, я не шучу... Я только скромно доказываю, что с вами, представительницей воинствующей стороны, я могу сделать все, что мне угодно. Верно или нет?

- Пустите меня! - крикнула она, вырываясь. - Я позову слуг...

Вокульский выпустил ее руки.

- Ах, значит, дамы будут с нами воевать, прибегая к помощи слуг? Интересно, какой платы потребуют эти союзники и позволят ли вам нарушать обязательства?

Вонсовская пристально посмотрела на него - сначала с некоторым беспокойством, затем с негодованием и, наконец, пожала плечами.

- Знаете, что мне пришло в голову?

- Что я сошел с ума?

- Приблизительно так.

- В обществе столь очаровательной женщины и за таким спором это было бы совершенно естественно.

- Ах, какой пошлый комплимент! - поморщилась она. - Во всяком случае, должна признать, что вы мне почти понравились... Почти. Но вы не выдержали роли, отпустили меня, и я разочаровалась...

- О, меня хватило бы на то, чтобы не выпустить вас.

- А меня хватило бы на то, чтобы позвать слуг...

- А я, вы уж простите, сударыня, заткнул бы вам рот...

- Что?.. что?..

- То, что вы слышали.

Вонсовская опять изумилась.

- Знаете, - сказала она, по-наполеоновски скрестив руки, - вы либо очень оригинальны, либо... очень плохо воспитаны.

- Я совсем не воспитан.

- Значит, действительно оригинальны, - тихо произнесла она. - Жаль, что Белла не узнала вас с этой стороны...

Вокульский остолбенел. Не потому, что услышал это имя, а потому, что почуствовал в себе разительную перемену. Панна Изабелла была ему совершенно безразлична, зато его весьма занимала пани Вонсовская.

- Следовало сразу выложить ей свои теории, как мне, - продолжала вдова, - и между вами не произошло бы никакого недоразумения.

- Недоразумения? - переспросил Вокульский, широко раскрывая глаза.

- Ну да; насколько я знаю, она готова простить вас.

- Простить?..

- Я вижу, вы еще не совсем... оправились, - заметила она небрежным тоном, - если сами не чуствуете, как безобразно вы поступили... По сравнению с вашими эксцентричными выходками даже барон кажется человеком изысканным.

Вокульский так искренне расхохотался, что его самого это озадачило.

- Вы смеетесь? - заговорила снова Вонсовская. - Я не сержусь, так как понимаю, что означает подобный смех... Высшую степень страдания...

- Клянусь, вот уже два месяца я не чуствовал себя так свободно... Боже мой... пожалуй, даже два года! Мне кажется, все это время мой мозг омрачало какое-то страшное наваждение, а сию минуту оно рассеялось... Только теперь я почуствовал, что спасен, и спасен благодаря вам.

Голос его дрожал. Он взял обе ее руки и поцеловал их почти страстно. Вонсовской показалось, что в глазах его блеснули слезы.

- Спасен... и свободен! - повторял он.

- Послушайте, - холодно произнесла Вонсовская, отнимая руки. - Я знаю все, что произошло между вами... Вы поступили недостойно, подслушав разговор, который известен мне во всех подробностях, как и многое другое... Это был самый обыкновенный флирт...

- Ах, значит это называется флиртом! - перебил он. - Когда женщина уподобляется буфетной салфетке, которою всякий может вытирать себе пальцы и губы... так это называется флиртом? Прекрасно!

- Замолчите! - крикнула она. - Я не спорю, Белла поступила нехорошо, но... судите сами о своем поведении, когда я скажу, что она вас...

- Любит, не так ли? - подхватил Вокульский, поглаживая бороду.

- О, любит... Пока что просто жалеет... Я не хочу вдаваться в подробности, скажу лишь, что за эти два месяца я почти ежедневно встречалась с нею... что все время она только и говорила о вас и что излюбленное место ее прогулок - заславский замок... Как часто сидела она на том большом камне с надписью, как часто видела я на глазах ее слезы... А однажды она горько разрыдалась, повторяя вырезанные на камне строки:

Везде, всегда с тобой я буду вместе,

Ведь там оставил я души частицу.

Что же вы скажете?