Элигий Ставский - Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

- Значит, о другой крепости вы рассказать не хотите? — не повернувшись, спросил Леонид.

- Нет, почему же?! Ее просто нет.

Она увидела, что его рубашка прилипла к спине, обнажая каждый мускул, и на нее налетело такое чувство, что она была бы способна взять этого человека на руки и унести куда-то очень далеко, где не нужно думать ни о чем тревожном, где спокойно и тихо и где останутся только небо и лес.

- Но ведь так не бывает, — и он снова ускорил шаги.

- Возможно.

Пахло нагретой травой. Солнце было похоже на лампу.

...А потом ее завертела Москва. Библиотеки, стены, выкрашенные масляной краской, собрания. И незаметно пронеслось сразу очень много лет, какая-то полоса, где сильные лампы и вместо лиц только глаза, и день и ночь хочется спать, потому что свет очень яркий. Сперва она решила, что ей хорошо уже потому, что она не принадлежит себе. Думала, что белый халат, слово «доктор» - это все как раз то, чего она хотела, и ничего больше не нужно. Тем более, что у нее такое человеческое дело. Но неожиданно улицы, коридоры, лампы перестали мелькать. Начали медленно останавливаться. И все чаще в ее крохотной комнате на девятом этаже стал слышен стук часов. Она почувствовала тоску и липкое и холодное одиночество. Ощущала свое тело по ночам, и собственный голос казался ей чужим и звенящим в пустоте. И вдруг поняла, что она на земле одна, что те, нужные, годы ушли и не вернутся, а значит, она обворовала себя навсегда, и теперь может представить себе совсем по-другому ту березу, изрезанную перочинным ножом и такую понятную, какой может быть только самая хорошая книга...

И об этом, пожалуй, она рассказала бы ему тоже. Промолчала бы только о том, что ждет сюда, в эту деревню, человека, любовь к которому придумала, а в действительности никогда не любила.

- Вы будете здесь еще долго? — Он по-прежнему шел не оборачиваясь. Почти бежал, глядя вперед.

- Да, — как можно спокойнее ответила она, — да, еще дней двадцать.

Они свернули на другую тропинку. И через стену солнца двинулись дальше. Высоко в небе, набирая высоту, парил орел. Плавный, спокойный круг. И еще круг. И еще. И все ниже к земле.

- Я могу идти и быстрей, — теперь она шла совсем рядом с ним. — Сегодня мне кажется, что я всегда жила в этой деревне, возле этой реки.

- А вы умеете плавать?

- Да. Но кто-то всегда есть на берегу, Теперь уже недалеко. А хотите, мы побежим?

Она взяла его за руку. И только сейчас Леонид понял, что она знает, почему он так спешит. И подумал, что у нее удивительно ровный и тихий голос, который успокаивает.

Они вышли на дорогу. Дорога петляла. Тогда они пошагали через поле напрямик по низкой редкой траве. Земля здесь была твердая, спекшаяся, накаленная. Стадо овец стояло, сбившись в кучу, совсем неподвижно, как будто окаменела. Деревня точно вырастала. Уже отчетливо виднелись дома, кусты, и за кустами угадывался берег. Леонид видел даже столб, на который был накручен трос от плавучего моста.

- Или вы не верите, что я могу бегать? — услышал Леонид и только сейчас почувствовал ее руку в своей. Ладонь у нее была маленькая, гладкая и холодная. На секунду он замедлил шаги.

- Вас кто-нибудь перевезет, если вы подойдете к мосту.

- Ну конечно, — согласилась она.

Леонид повернулся и увидел ее лицо совсем близко. Едва заметная улыбка, а глаза серьезные и спокойные. Он сжал ее руку и побежал напрямик к тому месту, где привязал утром лодку.

Река уже была так близко, что до него доносился глухой шум воды. Он пробежал через стадо коров, которых доили прямо здесь, потому что не могли переправить в деревню, натыкался на этих коров и обегал их, потом пробежал еще немного, увидел высокий берег, кукурузу, затопленный мост и остановился, уже бессильный.

Ничего не случилось...

Мальчик действительно был на берегу у самой воды. Он сидел на большом камне, закинув удочку, и терпеливо смотрел на поплавок. Кричали мужчины, подтягивая трос. Женщины шумно полоскали белье, к мосту тянулись мыльные струи.

Леонид вздохнул. Ему захотелось сесть на землю.

- Ну конечно, ничего и не могло случиться, — услышал Леонид ее голос.

Мальчик был на противоположной стороне, и они хорошо видели его.

Он долго не замечал их. Потом поднял голову и сразу же встал, отвернулся, резко махнул удочкой, спрыгнул вниз и пошел по берегу, не оглядываясь. Стена кукурузы заслонила его, и только удочка покачивалась вверху.

Леонид почувствовал жгучий стыд, а кроме того, злость на самого себя за то, что поехал сюда, за то, что не может распутать этот узел, за то, что бежал по всему этому полю. Повернулся и спросил:

- Вы, наверное, устали?

Она покачала головой. Сейчас, стоя над рекой, она поняла до конца, что творится в душе этого человека, — замкнутого, как будто сурового, но в сущности просто растерянного.

- Мы можем пройтись по тому берегу, — предложила она. — Если у вас еще есть время.

Даже у реки жара была нестерпимой. Леонид подумал, что в Ленинграде, должно быть, скоро начнутся дожди, что уже не так далеко - осень. Да, уже скоро осень.

- Мне нужно почистить лодку, чтобы отдать хозяину, — сказал он.

- Отдать совсем?

- Вам ведь лодка, наверное, не нужна? Если хотите, я могу оставить вам.

Она повернулась к нему, словно ослышалась.

- Вы уже уезжаете?

Он подал ей руку, и они спустились к реке. Сняв туфли, она осторожно шагнула в качающуюся лодку, придерживая юбку. В лодке было немного воды, на дне - слой песка. Песок въелся в смолу. Река в этом месте была неширокой. Когда они переезжали, женщины на берегу смотрели на них, потом опустили головы и снова принялись за свое белье.

Поставив лодку за большим камнем, чтобы ее не сбивало течением, Леонид взялся за черпак.

- Здесь хороший прием, — стоя на камне, она пополоскала ноги, надела туфли, выпрямилась. — Особенно вечером. У моей хозяйки приемник. Если вам захочется, приходите.

Нагнувшись, Леонид начал чистить лодку. Потом украдкой следил, как ее ноги, ощупывая крутую тропинку, осторожно и медленно взбирались на берег. Наконец она поднялась и пошла по самому краю обрыва.

Леонид выбросил ветки, листья, руками собрал прилипшую к борту глину, долго и старательно вытирал лодку тряпкой. Поднял голову, чтобы передохнуть, и увидел, что мальчик сидит наверху, наблюдает за ним. Леонид улыбнулся ему. Сверху посыпались комья глины...

Случилось так, что вечером отключили свет. Пришла гроза, и приемник стоял мертвый. Черный, тускло поблескивающий ящик, который был поставлен на высокую, наспех сколоченную тумбочку. В углу темнел громадный шкаф. Край стола с белой скатертью... И больше ничего нельзя было разглядеть в этой комнате с низким потолком и короткими кружевными занавесками.