Владислав Вишневский - Кирза и лира

Ситуация с дембелями в полку назрела, вызрела, уже и перезрела, как затянувшиеся роды. Смотреть на них было жалко, и терпеть невмоготу. Дембеля, если уж откровенно, давно всех достали, читалось на лицах нетерпеливых салаг, быстрее бы уж уехали. Вот уедут — ой, скорее бы! — произойдет естественная и долгожданная смена времён, смена власти в ротах, в полку. Салаги станут стариками, перейдут в ранг неприкасаемых, молодые — салагами, на вновь прибывших ездить начнут. Салаги вздохнут! Выдохнут! Красота-а-а! В армии так каждый год. Как смена дня и ночи, как приход зимы и лета. Но есть ещё и хмурое утро, есть и тяжёлый, муторный вечер, которые надо ещё как-то пережить. А уж потом… наступит малина. Наступит, наступит. Дембель неизбежен. Это любой солдат знает. И офицеры знают, и прапорщики — все. Так что, главное, всё это перетерпеть или приноровиться… Всё как в природе, всё своим чередом. Так и в армии.

А действительно, что ещё в полку старикам было делать? Ими всё уже было выполнено: долг Родине отдан, временная дистанция, день за днем, год за годом, пройдена, смена воспитана — вон, какая, падла, шустрая бегает по казарме, только отпусти!.. Всё что нужно было достичь здесь — достигнуто, что нужно было съесть — съедено, грудь стала колесом, хэбэшка от распирающих грудных мышц по швам трещит, при том, вся в ярких армейских значках, пальцем ткнуть некуда. Можно бы и на спину, но, там почему-то не принято. Да и спереди понятней, кто есть кто. Мозг сверлит одна мысль: скорее бы домой! Только домой! Домой! Домой! На гражданку, на волю. К свободе, к возможности беспредельно располагать собой и своим временем, своими поступками, своими желаниями. Эх!!

И костюм… О, костюм! Гражданский костюм, цивильный, уже куплен за целых сто восемнадцать рублей, уже приготовлен, уже ждет!.. Деньги? Хм, конечно из дома. Разве ж тут накопишь, на солдатских-то деньгах, пусть и сержантских. Слезы, можно сказать это, не деньги. Из дома, конечно, от матери. Она, молодец, ждала, скопила… По блату костюм и куплен здесь, строго в специальном магазине «Для новобрачных». Там официально только для них, для новобрачных, если справка из ЗАГСа есть и, конечно, для дембелей — но это строго неофициально. Дембелям даже охотнее продают. Советуют и дают на выбор, во как! А в другом месте и не достать таких. Голяк потому что везде. Еще и рычат продавщицы, как пантеры: «Чего-о-о? Импортный костюм он захотел! Ишь ты, какой шустрый!.. Нету я говорю таких, нет и не было… А я при чем? Вот ещё…Что я тебе, рожу его что ли!» Ну, конечно, нужна она была, гундявая такая, со своими родами. Да пусть себе рычат, работа у продавщиц, наверное, такая.

Но костюм достался — повезло! — сказка! Темно-серый в черную полоску. Красивый, слов нет!.. Любовно и аккуратно уже подогнан в полковой швейной мастерской. Ночью, под завистливые взгляды салаг, бывшим учеником знаменитого, говорят, где-то там, на гражданке, столичного закройщика с какой-то еврейской фамилией. Это пофиг, главное, чтоб костюм хорошо сидел. А он действительно сидит как влитой. «Молодец, салага, тем концом руки вставлены… Молоток!» Салага, и по виду, и по фамилии чисто еврей — Кершенгольц, счастливо цветет радужной улыбкой от результатов своей работы и от похвалы дембеля. Это дорогого стоит, это как солдату неожиданно пять рублей на полу найти… да нет, даже больше, чем пять — сто! И пара белых рубашек под галстук куплена к нему. Рубашки — «цымус», только воротник чуть-чуть какой-то непривычный, но, всё равно здорово! Даже шикарно, если уж говорить правду. И туфли… Черные, невероятно блестящие, как в ружейной смазке. «Цэбо» называются. Импортные, значит, ждут в картонной коробке… И носки! Да, и носки. Носки — это вообще что-то запредельное… после привычных портянок. Тонкие, легкие, нежные на ноге носки. Светлые, с затейливым рисунком, с пружинистой резинкой вверху. Облегают ногу словно «так и було». Эх…

Туфли блестящие натянешь… без брюк, без брюк — зачем раньше времени мять? — только в трусах и носках, и примериваешься к ним. К походке, к обуви. «А я иду шугаюсь по Москве, а я пройти еще смогу!..» Туда — сюда пройдёшься, напевая, по каптёрке. Ты, сам, и присутствующие какие дембеля и, естественно, братаны-салаги, просто стонут от восторга и восхищения… И зависти, конечно! Красота! Да-а-а! Слов нет!

— Паш, дай примерить, дай!

— Н-на, примерь.

— И мне…

— И мне…

Грохот сбрасываемых в разные стороны сапог, натужное кряхтенье, и… нежное притопывание об пол… «Да!.. — Тяжкий восхищенный стон. — Да, Паша, красота! Класс, туфли у тебя, ни чё не скажешь! Удобно-то как, мужики, бля! Я уже и забыл».

— Ну-ка, дай мне подержать!.. Ух, ты!..

— Да-а, кл-ла-асс, чуваки!

— Точно!..

Те туфли, с солдатскими галифе, ни в какие ворота: ни уму, ни сердцу. Не в ту дуду, как говориться, не в масть. Это и понятно, нельзя запрячь в одну упряжку коня и трепетную лань. На фоне солдатских сапог, туфли «Цэбо» — двадцать баллов по пятибалльной системе тянут. Любую фору дадут любым офицерским хромачам, не говоря уж об юфтевых.

Всё уже есть для гражданки, в смысле для жизни гражданской, даже платок носовой. И чемоданчик уже дембельский собран. Давно собран! Полгода, как. Нет только приказа.

Нет его и всё тут… Пока!.. Это пока…

Вот и слоняются мелкими стайками дембеля по воинской части, портят собой интерьер и экстерьер полка, боевой части, армейского подразделения. Нарушают праздношатающимся своим видом чёткие линии строевого плаца, и прочих армейских архитектурных, мягко сказать, ансамблей. Ненавязчиво вроде, как мелкие мухи, они, но докучают своими глупо-просящими лицами страшно занятых работников строевого отдела и разных мелких писарей. Толкутся в коридорах, как в баню, как в клуб на лучшие места, как на трое суток в увольнение, как в санчасть на очередную прививку с освобождением… А я! А я! А мне!..

Достали всех.

— И чем там командир полка в своём кабинете занимается, спрашивается, а? Что он там делает? — Волнуются дембеля, волной морской — шумной, мутной, холодной — накатывая на полковой строевой отдел.

— Он что, специально нервы нам всем мотает, да? Бумаги же у него? — в тысячный раз спрашивают канцелярских военных сотрудников.

— У него. — Отвечают те.

— На столе? — Спрашивают.

— А где же еще?

— Ну, так и что?

— А и ничего. Что вы у меня-то спрашиваете? — Вспыхивает очередная прапорщица из «бумажно-строевого» отдела. — У командира части и спросите.

— Хэ-х! — Понимающе усмехается очередь. — Ага!..

Это она так выдрючивается перед дембелями, цену себе набивает. Её предложение, как удар ниже пояса. Все понимают, болтать можно с кем угодно, со всеми, но только не с командиром части. К нему не зайдешь с вопросом: «Ну, как там, старина, наши дела? Когда, понимаешь, приказ подпишешь?» Нет, зайти, конечно, можно, даже вопрос задать можно, если хочешь задержаться в части на лишнюю пару-тройку месяцев, до ноябрьских праздников, до белых мух. Это легко, даже очень легко: легче-лёгкого. Только, кому это надо?.. Никому. Как говорится, дураков нет. Остается только почти нейтрально заметить прапорщице, да и всем им, бумагомаральщикам: