Владислав Вишневский - Кирза и лира

— Та-ак, р-разговор-рчики в стр-рою! Я вот дам вам сейчас… заржавело, понимаешь. Ишь, ты, заржавело! У нас не заржавеет, не боись. — И вдруг зло рычит на стоящих в строю солдат. — На-апр-ра-ву… В распоряжение дежурного по роте шаго-ом, марш, — все!

Давно бы так… Вяло повернувшись, понурив головы, шаркаем сапогами в сторону дежурного. Лучше уж так, чем стоять и мучиться. Раньше начнем работать, раньше закончим.

— Днев-вальный, свет, бл-л…! — зло и коротко несется с коек дембелей.

— Ну хватит уже ора-ать, а то щас всех подниму, — еще по инерции грозит ротный, давая отмашку дневальному, — гаси, че смотришь, балбес!

Гаснет свет…

Наконец-то всё же гаснет. По этому приятному поводу слышатся одобрительные комментарии «стариков»: «Дошло!.. Наконец-то… Спокойной ночи, Родина!.. Дневальный, бля, не вздумай ночью — «рота, подъем», громко орать… пиздюлей получишь!» Ну, это они всегда так, это нормально, хотя угрозы не без основания.

Где-то еще слышится возня и скрип коек под умащивающимися телами солдат. Вразнобой доносится тяжелый надсадный кашель. Громкое и сладкое позёвывание. В дембельской стороне, под одобрительные комплименты, испустив неприятные газы, громко бабахнула чья-то дембельская задница. В противоположной стороне, в стане салаг, кто-то осторожно повторил, получилось это позорно слабо, как пародия на предыдущий звук, так верещит детский надувной шарик, спуская. Легкий, вспыхнувший было смех, в поддержку ответной акции, мгновенно утух, прибитый прилетевшим с дембельской стороны тяжелым с подбойкой сапогом, с грозным наставлением: «Не умеешь, cалага, не берись без разрешения. Еще раз повторишь, будешь со свистком в жопе до нашего дембеля ходить!»

Бурный дембельский одобрительный смех, льстивое хихиканье, чей-то громкий невнятный шёпот…

Тёмное душное марево сна накрывает солдатские койки.

В стороне туалета, и всех рабочих комнат наоборот, возникает и повисает шум начинающейся обычной вечерней работы нарядчиков. Гремят вёдра, тазы, хлопают двери, шаркают пятки сапог… Всё как всегда, всё как обычно.

Армия… Армия… Армия!

Командир роты, старший лейтенант Коноводов, не спеша, руки за спину, прогуливаясь, уходит. Сначала к нарядчикам, глянуть, чё-почём, потом уходит в свою канцелярию.

Через пятнадцать минут с коек, в кальсонах и сапогах на босу ногу потянулись в туалет желающие покурить и отлить. Это старики и некоторые салаги. Молодые, те бы давно уже спали… Но они — вон они, с тряпками упражняются, не до сна им. Почему через пятнадцать минут, вы спрашиваете? А раньше в туалет нам выходить нельзя, запрещено с коек вставать. Почему? Почему-почему… А хрен его знает, почему — армия же!

Армия… Армия… Армия!..

Как никогда раньше Новый год подошел быстро и незаметно. Первый — мой, многих из нас, новый год в армии. Для нас, молодых, он ничего особенного, в общем-то, и не значил. Мы ведь, по армейским меркам, ещё только-только пришли… Нам ещё, значит, трубить и трубить!

Ротный, и все командиры, проведя 31 декабря перед отбоем большой шмон всего нашего имущества (привычная процедура на предмет изъятия запрещённых уставом вещей и предметов, а сегодня, главным образом спиртного), пожелав нам счастья в наступающем новом году, в половине двенадцатого ночи ушли, и до утра вроде и не предвидятся. Понятно, чего им здесь с нами сидеть? Не совсем же сумасшедшие, правда? У всех у них свои семьи! Да и Новый год — это не какой-нибудь там, обычный выходной день, а большой семейный праздник. Понимать надо! Мы понимаем. Ушли они, в общем.

На ротных часах 23.35.

В казарме свет погашен, в кроватях тепло, уютно…

«Лежим, паря, однако…» — балуясь так, вслух говорит Ара, копируя язык чукчей.

В глубине казармы, над тумбочкой дневального тускло светит дежурная лампочка. За окном морозная ночь, но светло, сыплет снег… Идет снег! Как и положено под Новый год. Там всё красиво и романтично… а тут! Мы — я, Артур, Генка Иванов, Валька Филиппов, лежим на своих скрипучих койках и разговариваем. Вспоминаем, рассказываем, каждый свой, самый интересный Новый год там, на гражданке. Несмотря на то, что тема праздничная, рассказы звучат грустно и тоскливо. Мы все очень хорошо сейчас представляем, как у нас, у каждого, там, дома, собрались родные, друзья, подруги, рассаживаются за праздничными столами… нас вспоминают, думают о нас… А мы… А мы… А мы вот здесь!

Там, на столах, и дымящиеся пельмени, и мясо жареное, и картофельное пюре, тефтели и солененькие огурчики, и селедочка «под шубой», и помидорчики, и пирожки… Шампанское!.. Музыка… Мда…

А мы вот тут!..

По радио вот-вот громко прозвучит: «Бам! Бам! Бам!..» — это Куранты на Красной площади своим боем известят страну о приходе Нового года. Торжественно все встанут и радостно сдвинут в центре, над столами, свои бокалы… Целоваться начнут, поздравлять друг друга, желать здоровья, счастья!

А мы вот тут!..

От всего этого наваливается тоска, сдавливает горло, душит… Опять подступают слезы, хочется уткнувшись в подушку разреветься… Безумно, до боли хочется домой. Прямо сейчас, вот так вот, раздетым, хоть босиком, хоть в чём, но домой… домой. Домой! Надоело! Как же здесь всё надоело, как здесь всё противно…

В разговоре наступает тяжелая пауза. Все мы в мрачных, грустных раздумьях-размышлениях… Зачем всё это?.. К чему? За что?..

Часы над тумбочкой дневального показывают уже без двадцати минут двенадцать. Через двадцать минут наступит Новый год! Наш Новый год! Первый новый год в кроватях армейской казармы. Бред какой-то, а не новый год!

Сна нет совсем. В мышцах, во всём теле усталость, а мозг, нервная система, взбудоражены, не хотят успокаиваться, не торопятся засыпать. Вся рота так. Одни солдаты лежат, другие бродят по казарме, громко переговаривая между собой, ждут наступление нового года. Это для нас он, молодых, в принципе маловажный ещё, а для кого-то это уже второй, для других и третий — счастливый! — последний, здесь, в армии. Этим ребятам можно завидовать, они уже отбабахали долг, уже манатки, можно сказать, собирают… Счастливые!..

Стрелки на часах вот-вот сойдутся на двенадцати…

Вся рота, уже привстав с подушек, тянет головы в сторону дневального, заглядывает на часы. И он, дневальный («повезло» парню тащить наряд в новогоднюю ночь!), стоит, задрав голову на часы, тоже смотрит. Все ждут.

…Одиннадцать пятьдесят две.

…Одиннадцать пятьдесят пять!..

В спальном помещении заметное шевеление, шум усиливается…

…Одиннадцать пятьдесят восемь!..

Все привстали, сели на своих койках. Дневальный, не спуская глаз со стрелок часов уже открыл рот, руку уже держит на выключателе, приготовился включать свет.